Небольшая зарисовка от Светлого Рейхсфюрера Евгении Михайловны Ефимовской, в которой несгибаемый Генрих фон Зонненменьш, бессменный председатель Комитета по делам нечеловеческих рас, предстаёт… в несколько неожиданном свете.

Plusquamperfekt¹

Разгоняя сиянием лунных огней светло-синие дождливые сумерки, шикарный Cadillac Escalade цвета спелой вишни заехал на многоуровневую подземную стоянку под железобетонными корнями офисной башни «Аметист», верхние этажи которой после прошлогоднего погрома занял Комитет по делам нечеловеческих рас. В затонированных дочерна стёклах, неуязвимых не только для штурмовых винтовок и крупнокалиберных пулемётов, но даже для плазменных пушек, отразился иссохший профиль господина председателя КДНР.

— Куда прикажете, шеф? – на обычные выезды по казённым надобностям фон Зонненменьш брал кого-нибудь из бойцов Оперативного отдела, чаще всего капитана Миранду Зильберштейн – или же пользовался служебным лимузином с искусственным интеллектом. Надежда Ефимовская изображала личного водителя «нашего Старика», как герра председателя уважительно навеличивали сотрудники Комитета, лишь в исключительных, самых опасных либо секретных случаях.

— Где-нибудь поблизости есть цветочная лавка? — осведомился фон Зонненменьш. – Мне нужен букет.

Начальница Особого отдела изумлённо подняла рыжие брови. В её представлении герр председатель и цветочные магазины существовали в разных слоях реальности, не сообщающихся даже через бездну Гиперкосмоса.

— Сказали бы заранее, у меня в штате есть вполне приличный флорист, — пробормотала она.
— Требования касательно внутриобъектовой секретности никто не отменял, — пожал плечами фон Зонненменьш.

Надежда повернула руль, направляя упитанную тушу автомобиля по одному из маршрутов, прочерченных навигационной программой прямо в её контактных линзах.

Павильон под режущей глаза жёлто-зелёной голграфической вывеской «Цветочный магазин «Ирис» поглотил председателя на пятнадцать минут. Сев в машину, он гордо предъявил Надежде три не слишком свежие бархатно-чёрные розы, заключённые в дешёвый прозрачный пластик.

— Очень красиво, — сказала та, даже не пытаясь придать своим словам хотя бы слабый оттенок искренности. – Куда теперь?

— К «Пьяному Носорогу», — буркнул фон Зонненменьш, спрятав острый нос в своём низкобюджетном шедевре флористики.

Программа проложила путь от правительственного квартала до набережной Влтавы, где курсор сбился с пути и озадаченно замигал – видимо, никакой информацией о нахождении в этом районе носорогов, ни пьяных, ни трезвых, спутники системы GPS не располагали.
— Я подскажу, — обнадёжил Надежду господин председатель.

«Зелёной волной» шикарное детище заокеанского автопрома вынесло на набережную, где оно закрутилось в узеньких переулках, следуя указаниям фон Зонненменьша:

— Налево… Теперь направо… Ещё раз, та-ак… Теперь прямо… да, правильно, вниз по улице… Опять налево… Стоп!

Искомый «Пьяный Носорог» оказался крошечным винным погребком, сохранившимся, судя по непритязательному дизайну, в полной неприкосновенности чуть ли не с советских времён. Спустившись вслед за герром председателем по крутой заплёванной лестнице, Надежда обвела взглядом липкую даже на вид стойку, профилактически состроила бармену козью морду, зафиксировала в оптической памяти портреты немногочисленных посетителей и вернулась за руль.

Генрих фон Зонненменьш направился к столику в самом дальнем углу кабачка, за которым притулилась дама лет пятидесяти, тонкая в кости, с нервным бледным лицом, измученным омолаживающими процедурами. Перед ней стояли наполовину опорожнённая бутылка красного и тарелка с сомнительного вида бутербродами.

— Здравствуй, Юлия, — произнёс господин председатель, протянув даме букет. – Вот…
— Надо же! Не думала, что у тебя хватит духу явиться, — заявила та. – Мог бы, как всегда, отовраться крайней занятостью.

— Не стоит тебе пить в одиночку, особенно такое плохое вино, — фон Зонненменьш сверился с барной картой и махнул официанту, перемещавшемуся по залу с проворством сонной мухи. – Бутылку Кот дю Рон-Вилаж девяносто восьмого года, будьте добры!

— Ты ни капельки не изменился, Генрих, — усмехнулась Юлия. – Всё так же любишь эффекты. Цветы, дорогое вино…

— Даже в самых скверных жизненных обстоятельствах не следует опускаться, — фон Зонненменьш помавал в воздухе наполненным бокалом. – К тому же у меня нет времени, чтобы страдать головной болью от некачественного алкоголя.

— У тебя нет времени на то, чтобы быть человеком, Генрих, — сказала женщина, пригубив вино. – И никогда не было. Ни времени, ни желания. До смертного часа буду помнить, что ты ответил, когда я умоляла тебя вытащить Станислава из Особой зоны: «Не могу использовать служебное влияние в личных целях!»

— Что поделать, — пожал плечами фон Зонненменьш. — Действительно не могу.

— Будь ты проклят, Генрих, — произнесла Юлия. – Понимаю, отчего ты так носишься с нелюдями – чувствуешь родство, а? У тебя ведь тоже мало общего с нормальными людьми, мужьями и отцами!..

Изображение красивой, хотя и несколько испитой особы, с которой беседовал фон Зонненменьш, Надежда скинула Густаву с просьбой прошерстить электронные архивы Комитета: вдруг да сыщется что-нибудь интересное? Ответный вызов последовал через три минуты сорок секунд. Интересного и вправду хватало: Юлия Янковская, пятьдесят два года, в прошлом – активистка движения «За расовую чистоту», которое Комитет относил к числу экстремистских. Теперь понятно, к чему такая секретность. Пронюхай какой-нибудь стрингер, что глава КДНР распивает вино с без пяти минут террористкой — скандал вышел бы первосортный.

…Председатель долго возился на заднем сиденье, тряся мокрым зонтом, — непогода на улице разбушевалась не на шутку, — потом спросил подчёркнуто нейтральным тоном:
— Уже навели справки, фройляйн Ефимовская?

— Это мой долг, шеф. Я обеспечиваю вашу безопасность.

— Видите ли, Юлия – мать Станислава. Моего сына. Именно она когда-то вбила ему в голову аэсовские идеи, конечно, с самыми чистыми помыслами…

Надежде стоило большого труда сохранить на лице невозмутимое выражение.

— Юлия при каждой встрече называет меня чудовищем и укоряет, что я пальцем не шевельнул для спасения сына, — сказал фон Зонненменьш. – Я её не осуждаю, у меня нет на то права. Бедняжка не смогла смириться с нашей потерей. Её до сих пор мучает боль, которую она, увы, пытается заглушить выпивкой.

— А вы? – обронила Надежда. – Разве для вас это не…

— Было, прошло и быльём поросло, — отрезал Генрих фон Зонненменьш. — Хватит разговоров на сегодня. Следите лучше за дорогой.

_____________________________________________________
¹ В немецком языке — глагольная форма, обозначающая давнопрошедшее время.