История третья. Смерти цвет

●

Земля содрогнулась. Это камень, выпущенный из требюше, угодил в угловую башню замка, вызвав подобие горного обвала. Атакующие уже добрались до стен, но все еще не могли никак на них закрепиться.

Штурм крепости мятежного барона был отчаянным шагом. Император Священной Римской империи был недоволен тем, как продвигается подавление мятежа, и приказал решить дело в ближайшие месяцы. Военачальникам, командовавшим осадой, ничего не оставалось после этого, кроме как бросить в бой все имеющиеся силы без остатка.

●

Несколькими днями ранее…

Рыцарь со своей свитой вошел в трактир. Тяжелым взглядом он стал рассматривать местных крестьян, что постоянно захаживали выпить кружку-другую кислого пива, и немногих заезжих путников. Его глаза остановились на сидящем возле камина человеке. Он расположился так, что свет пламени падал лишь на левую сторону его лица, правая же оставалась затенённой. Эта предосторожность, однако, не помогла страннику скрыть свой искусственный аметистовый глаз – он горел, словно бы сам по себе, своим собственным внутренним светом. Картина что ни говори зловещая, словно перед тобой сиди существо не от мира сего и заглядывает в самое твое естество.

Так оно, в сущности, и было. Человека звали Фарон, он был гомункулом и глаз его мог видеть цвета.

Белый цвет был основой рыцаря, окутывал его. Но этот цвет был стар, настолько стар, что на нем вырос новый коричневый, словно болезнь, прожигающая и пожирающая. Сейчас это были лишь брызги, едва заметные, но все же. А еще там был когда-то красный, но он выцвел, потерял свою яркость и лишь иногда напоминал о себе, словно кто-то время от времени подливает чуть-чуть свежей крови.

Рыцарь подошел к столу Фарона. Он был в полных латах и выглядел так, будто только что вернулся с поля битвы. Не спрашивая разрешения, занял свободную табуретку. Даже странно, что она выдержала вес его доспехов.

На сюрко рыцаря был очень странный герб. Три змеи образовывали замкнутый круг. Каждая из трех пожирала конец другой. Первой в этом круге была молодая, только что вылупившаяся змея, она пожирала хвост своей матери. В свою очередь мать откладывала яйцо и пожирала хвост старой, сморщенной змеи. И уже эта, последняя змея пожирала молодую.

Замкнутый круг. Весьма изящный способ показать известную цикличность жизни и в то же время ее жестокость. Но такой герб мог означать и бесконечную борьбу поколений. Будущего, настоящего и прошлого. Это был сложный, двойственный герб, переплетение неясных с первого взгляда смыслов. Даже странно, что кто-то из аристократов выбрал его для своего дома.

— Так значит, ты врач.

Гомункул ничего не ответил, но отставил тарелку с ужином.

— Успокойся. Я не собираюсь сдавать тебя инквизиции. Мне нужны твои способности к врачеванию. Трактирщик рассказывал, что ты вылечил его брата. Обычно после того, как тебя пырнули как следует, ты уже не жилец, но, судя по всему, ты и вправду хорошо умеешь спасать жизни.

— Что вам нужно?

Рыцарь был мужчиной средних лет с короткой опрятной бородой. Скорее, ему место на параде или при дворе, подумал Фарон, нежели на поле боя. Во всяком случае, внешне он походил на придворного интригана, а не на бравого военачальника. Впрочем, откуда Фарону-то знать? Он и при дворе самого мелкого барона-то не был, что уж говорить об императорах или королях.

— Через несколько дней мне и моим людям придется брать замок. Будет много убитых и еще больше раненых.

— Вы хотите, чтобы я спасал жизни вашим людям?

— Да. Но куда больше меня интересует спасение моей жизни. Я готов заплатить тебе уже за то, чтобы ты спас всех, кого только сможешь, а если вдруг придется спасать меня, заплачу еще столько же.

Фарон задумался. Деньги – вещь нужная, но и очень опасная. Невероятно, но звонкая монета обычно усложняла жизнь путешественника, а не на оборот.

— Нет. Церковь сожжет меня на костре. Обратитесь к цирюльникам.

— Не сожжет, я об этом позабочусь.

— Вы рискуете быть отлученным от церкви.

— Лучше быть отлученным от церкви, чем медленно подыхать от гангрены.

Фарон удивлённо посмотрел на рыцаря. Заявление было смелым, если не сказать больше. Или перед ним сидел человек, лишённый всех и всяческих предрассудков, или переодетый инквизитор. В первое верилось с трудом. С другой стороны, стоило рискнуть – когда еще выпадет шанс обзавестись всем необходимым для долгого странствия?

— Тогда я согласен на лошадь и съестные припасы на десять дней – это задаток. Если мне доведётся спасти вашу жизнь, то сверх этого возьму арбалет и три десятка болтов.

— Торговаться ты умеешь, — ухмыльнулся рыцарь и протянул руку для пожатия.

— Не уверен, что готов пожимать руку в латной перчатке.

Рыцарь удивился и посмотрел на свою руку. Осознав ошибку, снял перчатку. После чего он с Фароном всё-таки пожали друг другу руки.

— Максимилиан фон Ботаник.

— Фарон.

— Прекрасно, Фарон. Теперь давай выпьем здешнего паршивого эля за знакомство! Брать штурмом замок на трезвую голову могут только сумасшедшие.

●

Нападавшие наконец заняли прочные позиции на стенах, посему требюше перестало стрелять. Легче от этого не стало – защитники замка осыпали солдат осаждающей армии градом стрел и болтов вперемешку с камнями. Кое-где один защитник мог безнаказанно сбрасывать булыжники на головы солдат, а стрелки ничего не могли с ним поделать. То ли угол стрельбы был неудачный, то ли доспехи были сделаны на совесть, но стрелы отлетали от него, как от заговоренного.

Ботаник ударом булавы скинул очередного мешавшегося под ногами врага. Пока что его меч просто ждал своего часа в поясных ножнах. Ударом ноги он сломал хиленькую дверцу и вошел в небольшую часовенку.

— Какой смысл прятаться в доме Бога, если не планируешь сдаваться? Ты и вправду думал, будто я побоюсь пролить тут кровь? — Ботаник передал свою булаву оруженосцу и вытянул меч. — Ты слишком наивен, барон.

Сержант за спиной рыцаря уже отдавал воинам команды рассредоточиться и зарядить самострелы.

Мужчина, стоявший у алтаря, не удостоил военачальника ответом. На нем не было ни доспехов, ни оружия. Казалось, он всецело увлечен созерцанием святых.

— Знаешь, чего я не могу понять, Ботаник? – вопросил он. – Как? Как мы дошли до такого? Христианство не было выгодно ни нам, ни твоим хозяевам. И все же, теперь оно настолько сильно, что мы вынуждены склониться пред его волей. Неужели один человек действительно был на такое способен?

Ботаник не ответил. Вместо этого он повесил на пояс булаву и вытянул из ножен свой посеребренный меч. Для барона это было ответом лучше любых слов.

— И то правда…

Барон развернулся и скинул с себя плащ.

— Фас!

Только тут Ботаник понял, какую ошибку совершил, но уже было слишком поздно – в доспехах не покувыркаешься. Он поднялся меч лезвием вверх и понадеялся на удачу. Трое рычащих тварей – косматых, с волчьими головами и огромными челюстями, размером с некрупного телёнка – рухнули на него и его людей сверху. Оборотни! Подобно серым вихрям, они закружились по залу, сметая одного воина за другим. Один нанизался прямо на меч Ботаника, и тому пришлось приложить все свои силы, чтобы повалить жертву на пол. Оборотень захлёбывался в крови, меч пробил легкое и артерию. Увы, Ботаника это не могло утешить – меч сломался.

Смеясь, барон стремительно изменялся. Обратившись в огромного черного волка, он набросился на Ботаника. Тот едва успел прикрыться щитом. Впрочем, если в вас с разбегу врежется оборотень, даже не пробив толстой дубовой защиты, вы позавидуете мертвому.

— Ну же, Ботаник, дай мне отведать твоей крови, снова!

Прежде чем оборотень успел достать Ботаника из-за щита своими огромными зубами и когтями, рыцарь выхватил из ножен на бедре длинный кинжал и всадил чудовищу в глаз по самую рукоять. Барон издал оглушительный рык боли и ненависти и, изловчившись из последних сил, схватил Максимилиана за руку. Спустя удар сердца волк перекусил руку рыцаря одним движением челюстей.

В этот момент подоспевший оруженосец Ботаника всадил свой меч в бок барона. Тот ударом лапы отбросил глупого юнца к стене. Затем, очевидно, поняв, что битва принимает скверный оборот, мятежный оборотень оттолкнул раненого рыцаря и, скрежеща когтями по каменному полу часовни, выскочил в распахнутые двери.

— Вот ведь черт… — едва сумел выдавить Ботаник, пытаясь как-то остановить кровь. В храме Господнем нечистого не поминают, но после всего, что здесь случилось, это место явно было осквернено навсегда.

●

Фарон извлёк из груди очередного Максимилианова солдата стрелу, после чего залил заливать рану специальным отваром и прижёг. Если бедняге повезет, он переживет этот бой.

— А, будь оно все трижды проклято! Я и сам могу идти!

Это яростное заявление не вполне соответствовало правде. Оруженосец, ввалившийся в комнату, с трудом тащил на себе Максимилиана. У того рука чуть ниже локтя была как будто перегрызена. Уж неизвестно, чем его били, что доспех не уберёг.

— Положи его на стол!

Гомункул взял инструмент и переместился к столу с рыцарем.

— Я уже надеялся, что не попаду сюда…

— Думаю, лучше сюда, чем в могилу.

Максимилиан невесело ухмыльнулся. Похоже, он не был так в этом уверен. Не стоит его винить. Европейские врачи могли сделать то, что не смогли прежде сделать враги – убить своего пациента.

Фарон открыл одну из ампул и влил ее содержимое в рот рыцарю. После чего всунул ему в зубы деревянную палку.

— Держите. Как можно крепче.

Это относилось и к палке, и к самому Ботанику. Оруженосец навалился всем телом на раненого. Гомункул вытащил из кипящего котла специальную пилу для кости и стал пилить. Максимилиан кричал, но палку изо рта не выпускал. Более того, он явно старался не дергаться. Хотя, попробуйте-ка провернуть такое, когда вашу руку отпиливают?!

Как назло, пила уже успела сточиться, а потому дело требовало больше времени, чем обычно. Когда же поврежденную руку удалось-таки ампутировать, Фарон сразу прижег культю раскаленным железом. Крик рыцаря едва не оглушил его.

Максимилиан выплюнул кусок дерева.

— Ах ты, сука! Предупреждать же нужно!

По правде говоря, одного взгляда на раненого было достаточно, чтобы понять: еще немного, и он отключиться.

— Лучше же, чем гангрена.

Максимилиан посмотрел на него с ненавистью, но ничего не сказал, а просто закрыл глаза. Уже через мгновение сознание покинуло его, и он впал в глубокое забытье.

— Положи его к остальным и прикрой плащом, — приказал Фарон оруженосцу и направился к следующему пациенту. Поток новых раненых, казалось, даже не собирался прекращаться.

●

Фарон рассматривал поле битвы. Наблюдал за ним своим правым глазом. Глазом, способным видеть человеческий цвет. Кто-то считал, что это цвет души или человеческой сути, а может, эмоций. Гомункул точно не знал, но сейчас…

Сотни разных цветов, принадлежавших сотням погибших, сплетались воедино. Они, подобно дыму от пожара, поднимались вверх и застилали небо. Но было здесь и кое-что особенное. Цвет, у которого нет и не может быть названия, укутывал тела убитых. Такой же цвет видел Фарон, когда рождался. Именно он вырвал его из бездны. Именно он сейчас, наверное, возвращает этих людей в нее.

Цвет, для которого у людей нет имени. Может, это цвет бога? Или… смерти? А есть ли какая-то разница? Фарон взглянул на свои руки – они были в крови. Он все еще не видел своего цвета. Несмотря на то, что потратил несколько лет на путешествие, так и не нашел его. Свою суть. Свою душу. А может, ее просто нет…

Он сел и обхватил руками колени. Как смешно. Невидимка для собственного правого глаза. Злая шутка или изощрённый фокус? Фарон вздохнул и лег на землю, разглядывая водоворот цветов в небе. Они возвращаются в небытие. Туда где нет страха, боли и вопросов. Где все так просто. Может, и ему следует туда вернуться?

Гомункул закрыл глаза.

Он слушал мир. Ветер теребит траву, раненные стонут, а живые радуются, что остались живы. И только мертвые молчат.

Фарон открыл глаза и поднялся. Он, в сущности, ничего не узнал. Ему не удалось ни опровергнуть, ни доказать, что у него нет цвета. Значит, пора продолжить путешествие. Если есть вопрос, то есть и ответ. Иначе зачем вообще нужны вопросы?

Он направился в палатку Максимилиана. Рыцарь пил вино, заливая боль в культе. Мазь, которую дал ему гомункул, тоже помогала, но алкоголь – надежнее и вернее.

— А, это мой добрый друг и спаситель. Что-то случилось? Выглядишь уставшим, — Ботаник рассмеялся.

Гомункул ничего не ответил, а через минуту положил на стол перед рыцарем руку. Это была металлический протез. Ботаник, явно удивлённый, выпрямился взглянул на эту руку. В общем-то, она могла бы ему подойти.

— И?

— За отдельную услугу я готов вам установить этот протез и немного улучшить.

Ботаник отставил бутылку и взял протез. Несколько секунд рассматривал его так и эдак. Работа была довольно искусной.

— Лучшие мастера возьмут с вас целое состояние, и им понадобятся годы, чтобы такой сделать. Я же предлагаю приладить руку уже через одну ночь и сделаю так, что она будет как живая.

Ботаник нахмурился.

— Колдовство?

— Вас это волнует?

— Нет. Абсолютно нет. Мне всё-таки нужна рука. Ты говорил об ответной услуге…

— Корабль до Константинополя и человек, способный научить меня арабскому.

Ботаник расположился поудобней на стуле и задумался. Несколько минут он о чем-то размышлял, а потом заявил:

— У меня есть кузен, он знает арабский и хотел отправиться опять в Константинополь. Считай, что у тебя уже есть человек. С кораблем могут быть заминки. Но если тебе не к спеху, я его найду.

— Прекрасно. Тогда советую вам напиться до беспамятства. Операция будет долгой и болезненной.

Максимилиан рассмеялся.

— Поверь – я лучше многих знаю, что такое долго и что такое болезненно.

●

Спустя месяц Фарон стоял рядом с кузеном Ботаника на борту судна, плывущего в Константинополь. Морской ветер развивал волосы гомункула, а он надеялся, что в чужом, незнакомом арабском мире найдет ответ на свой вопрос: каков же, всё-таки, его цвет?