История четвёртая. Цвет пустоты
Арабский купец полулежал на мягких подушках и потягивал гашиш из кальяна. Небольшая каморка в стамбульской кофейне предназначалась как раз для бесед с глазу на глаз. Единственным недостатком этого места было отсутствие свежего воздуха, в остальном же она идеально подходила для своей роли. Небольшие окна не то что воздух – свет едва пропускали. Так что волей-неволей молодой мужчина также стал поддаваться дурману. Слушать рассказ купца становилось все сложнее и сложнее.
– Да, я слышал о Руке Аллаха. Говорят, тому человеку выжгли глаза за его преступления, а потом Аллах подарил ему новые, чтобы тот вершил правосудие. Этими глазами он видит все грехи и все благие дела, что вершит человек на протяжении жизни. Если человек зол, грешен и наживается на чужих несчастьях, то он приходит и вершит суд. Я слышал, что перед тем, как прийти к человеку, он дает день, чтобы уладить дела и прочитать Истигфар1. После молитвы покаяния Рука Аллаха дарует смерть. Во всех случаях – быструю и безболезненную. Ни разу он не пришел раньше, чем положено, или позже, чем через день. Каждый раз он выбирает самого дурного человека в городе и не важно, бедняк это или богатый купец.
Воображение молодого мужчины, подпитанное дурманом, рисовало сцену. Ночь. Мужчина, читающий Истигфар на саджжада2, и убийца, таящийся в тени. Ждет, когда его жертва сомкнет глаза. Отобрать жизнь быстро и без боли. Он почти полностью скрыт во тьме, и только глаза – они ярко горят. Подаренные самим Аллахом, они видят все: и грех, и благое дело. Они видят суть, намеренья и душу. Но видят ли они цвет?
И каковы эти глаза? Такие же, как собственный правый глаз юного слушателя? Стекляшки, подделки, сделанные алхимиком. В них тоже заточена страшная сила или, быть может, они настоящие, живые и вправду подарены самим Аллахом?
Затем его мысли против воли стали уноситься прочь. К молодой ведьме, чей цвет был темным, как непроглядная ночь. Он вспомнил красоту ее тела, ее тепло и ночь, проведенную с ней…
Волевым усилием молодой человек вырвался из объятий дурмана и осушил чашку кофе. Крепкий напиток прояснил его мысли, но вскоре они опять будут укутаны мороком кофейни.
– Как же можно найти Руку Аллаха?
Купец задумался. Правда неизвестно, над вопросом ли юноши или же над каким-то собственным, пришедшим минуту назад в его одурманенный рассудок. Он затянулся, а после выпустил гашишный дым.
– Есть одна женщина, она может знать ответ. Но будь осторожен, говоря с ней. Она коварна, зла и изменчива – неверна даже своему повелителю, Иблису3. Потому даже праведный человек может узнать от неё ответ на свой вопрос, а может и не узнать. А может, узнает совсем не то, что хотел, или не поймёт того, что узнал. Если уверен, что Рука Аллаха стоит такого испытания, то ищи ее за городом в старом поместье.
– Благодарю, мой добрый друг Казан. Я не забуду твоей доброты.
– Буду рад с тобой встретиться еще раз, Фарон. Да поможет тебе Аллах в поисках ответа.
●
Поместье выглядело обветшалым и запущенным. Кое-где обвалилась крыша, не было стекол в окнах. Внутри царила разруха и хаос. Все ценное вынесли до последней нитки, оставив только мусор. Конечно же, двери были не заперты – нельзя запереть то, чего нет.
Фарон едва не проглядел дверь, ведущую в подвал, – единственную уцелевшую во всем доме. Уцелевшую наверняка неспроста. Он потянул за ручку и был удивлен тем, с какой легкостью она повернулась. Непогода и время, казалось, не тронули дверь… или же кто-то совсем недавно смазал петли.
Внизу было темно, но Фарон ощущал, что там кто-то есть.
Он стал спускаться по ступенькам во мрак подвала. Ему приходилось держаться рукой за стену – для большей уверенности. Когда Фарон уже шёл по нижним ступенькам, его остановил голос:
– Стой.
Это был женский голос, приятный и в то же время властный. Во тьме подвала два красных глаза казались такими же яркими, как звезды в безлунную ночь.
– Зачем пожаловал ты в мой дом, незнакомец?
– Меня зовут Фарон. Я ищу Руку Аллаха. Мне сказали, что вы можете помочь.
– Рука Аллаха? Я не знаю, кто это. Уходи.
– Прошу, помогите мне!
Несколько секунд прошли в тишине. Тьма и тишина, наполнявшие подвал, словно пытались затянуть Фарона, растворить в себе. Дверь, ведущая наружу, захлопнулась.
– Если ты пришел сюда за помощью, то должен был знать, что не каждый возвращается назад.
– Да. Могу я попросить зажечь свет?
– Ты боишься темноты?
– Я предпочитаю, чтобы не только мой слух, но и мои глаза наслаждались собеседником.
Женщина засмеялась. Ей понравилось, как он повернул разговор или что так ловко ушел от вопроса.
– У меня нет ни огнива, ни трута. Я не нуждаюсь в свете. Если они есть у тебя, то я зажгу свечу.
Фарон вытащил из мешочка на поясе трутницу, кремень и огниво. Несколько секунд он колебался, а потом спросил:
– Мне подойти?
Он слышал, как постукивали пальцы женщины по чему-то твердому и пустому. Она раздумывала над ответом.
– Не утруждай себя.
Тьма приняла из рук Фарона все принадлежности, и уже через мгновение он услышал, как ударяется кремень об огниво. Раз, другой, третий. На пятый раз женщине удалось добыть искру, но она не попала на трут. Она обреченно вздохнула. После этого свеча зажглась и, Фарон увидел, как женщина убрала палец от огня.
– Доволен?
Старая свеча едва давала свет, чтобы разглядеть собеседницу. Вероятно, она была англичанкой, а быть может, в ее венах текла даже благородная кровь – это было заметно по аристократичной красоте. Высокий рост, хрупкая на первый взгляд фигура, небольшая грудь и – красные глаза. Вампир! Теперь уже не было никаких сомнений.
Одета вампирша была в легкое платье, довольно нескромное по арабским меркам. Под ее правой рукой покоился старый человеческий череп.
– Благодарю.
Фарон оглядел помещение. В первую очередь он хотел найти, где бы сесть, но куда больше его интересовало, что забрало из его рук принадлежности для огня. Но ничего, кроме дивана, на котором уже восседала красавица, здесь не было.
– Здесь мало мебели для двоих, так что прости, предлагать садиться не буду.
Фарон кивнул в знак понимания.
– Зачем ты ищешь Руку Аллаха? Ты не из янычар. Значит, ты жаждешь мести? Он забрал кого-то дорогого тебе?
Она разглядывала Фарона. Его долговязую фигуру, острые черты лица и закрытый правый глаз. В ее взгляде читалось любопытство, смешанное со скукой. Ее тонкие пальцы, лежащие на черепе, время от времени начинали отбивать по нему дробь. Она словно бы была в полудреме. Не совсем здесь.
– Боюсь, моя причина проще. Я ищу ответ на вопрос и подозреваю, что он знает этот ответ.
– Есть ли Аллах? – она перевела взгляд на свечу, на подрагивающее пламя. Фарон понимал, что еще чуть-чуть, и она окончательно потеряет к нему интерес: ей просто было все равно. Возможно, потому, что она прожила слишком долго или что она слишком сильна. Чем заняться одинокому вампиру вдали от дома?
– Нет. Каков мой цвет?
Этот вопрос задел нужную струнку, и женщина снова перевела взгляд на Фарона.
– Объясни.
Фарон открыл свой правый глаз. При свете слабого огня его сделанное из аметиста глазное яблоко отливало глубоким фиолетовым цветом, неестественным для этого драгоценного камня.
Этим глазом он посмотрел на вампиршу.
– Твой узор сложен и многогранен, — произнёс он. – Под одним слоем цвета скрыт другой. Многолетние наслоения. Проходят годы, и ты меняешься. Но два цвета остаются неизменны: красный и оранжевый. Они сплелись и не могут теперь друг без друга. Их разбавляют брызги серебряного, светящегося словно звезды, разбросанные по небу. Но сейчас привычный рисунок разрушен. Отравлен желто-черной смесью, поглощающей все. Она проникает под слои, доходя до самых глубин. Или выходя из…
– Хватит!
Раздался хруст – это сломался череп под рукой вампирши. Страх то был, или она не хотела больше слышать о своем цвете?
Она встала с дивана и подошла к Фарону. Коротко, без замаха, влепила ему пощечину. Этого хватило, чтобы сознание от боли на мгновение помутилось, а Фарон едва не грохнулся на пол. Как бы женщина ни выглядела, она оставалась вампиром. А их сила не шла в сравнение с человеческой.
– Мог бы просто сказать, что можешь заглядывать в сердце!
– Не могу. Я вижу только цвет. Я не могу его разгадать – это всего лишь отражение. Простите.
– Отражение чего?
– Я не знаю.
Вампирша вздохнула и, приблизившись, опустила свои ладони на лицо Фарона. Раздвинула большими пальцами веки правого глаза и заглянула в аметист.
– Удивительно… Он живой.
Несмотря на минутную вспышку гнева, а может, и благодаря ей она по-настоящему загорелась интересом. Ее любопытство проснулось и требовало удовлетворения. А в ее цвете желтый стал постепенно рассасываться, уступая место всему остальному.
– Но какое это отношение имеет к Руке Аллаха?
– Я не знаю своего цвета.
Женщина отстранилась и внимательно посмотрела на него. Она пыталась понять, что это может значить: глаз, который видит цвета других, но не видит цвет собственного хозяина?
– Что ты хочешь этим сказать?
– Мой правый глаз видит только цвета. Они предстают предо мной как силуэты людей. Но он не видит меня. Когда я смотрю на себя, то ничего не вижу: словно упираюсь в пустоту.
Фарон опустил взгляд на руки. Ничего. Левый глаз видел руки. Правый – даже не черноту, а полнейшее ничто. Это сложно понять тому, кто подразумевал под пустотою чёрный цвет. На самом деле она совсем иная. Чернота вбирает в себя свет, делает его частью себя, а настоящая пустота просто-напросто пропускает, не задерживая. Пустота – это не чёрный цвет. Это отсутствие даже понятия о цвете.
Вампирша молчала. Она, похоже, силилась понять, каково это — быть невидимкой для собственного глаза. Быть способным заглядывать в людей, но не иметь возможности заглянуть в себя. Быть пустым местом для себя самого.
– Понятно. Ну что же… Я заключу с тобой сделку, человек.
– Сделку?
– Ты расскажешь свою историю, а я отыщу для тебя Руку Аллаха. Только представь, сама Кармилла станет твоей верной ищейкой на одну ночь!
Женщина засмеялась. Фарон молчал, имя вампирши вызвало воспоминания. Он уже слышал его раньше. От ведьмы, которую встретил в лесу. Дочь Кармиллы… Неужели это она? Эта вампирша была матерью той девушки? Фарон попытался вспомнить имя той ведьмы, но не смог. Вместо этого он вспомнил черноту, в которую смотрел той ночью. Это был цвет ведьмы. Он запомнил ее цвет, а не имя.
– Эй! Я могу и передумать.
Фарон встрепенулся.
– Это будет очень долгая история.
– Тогда мне придется угостить тебя вином. Ты же, надеюсь, не против вина?
– Нет. Конечно, нет.
●
Фарон работал лопатой. Он зачерпывал груды земли и бросал на тело, которое еще недавно было живым (если такое слово применимо к вампиру?). Молодой, еще даже не раскрывший всех своих сил, нелюдь стал частью эксперимента. Именно благодаря ему появился на свет Фарон. Или, правильнее сказать, получил душу.
– Это причиняет тебе страдания?
Михей, старый алхимик, разглядывал звезды в телескоп, время от времени прерываясь на заметки. Маленький шарик света за его плечом то гас, то вновь разгорался ярче, давая ровно столько света, сколько было нужно алхимику сейчас.
– Ему пришлось отдать свою жизнь, чтобы ее получил ты. Это причиняет тебе страдания, мой гомункул5?
Фарон не стал торопиться с ответом. Он раздумывал над вопросом, пока закапывал тело. Не правильней ли было оставить вампира на земле, чтобы первые лучи солнца обратили его в прах? Наверное, нет. Все-таки он был христианином, а они предпочитали закапывать тела, а не сжигать.
Почувствовав легкую усталость, гомункул остановился и взглянул на звезды своим искусственным глазом: он видел калейдоскоп цветов. Далеких, холодных и непонятных. Но все они были. Только вот ЧЕМ? Это цвета тех, кто жил вдалеке от Земли, или же собственный цвет светил и планет? Впрочем, ответ на этот вопрос был не столь важен. Фарон просто наслаждался красотой Вселенной и не мог скрыть своего восхищения. Ради такого стоило родиться.
– Я благодарен ему. Этот мир удивителен, я хочу как можно больше узнать о нем. Так что – нет, не сожалею.
Гомункул вернулся к работе. Михей пока молчал и изучал звезды. Сложно сказать, слышал он слова Фарона или нет. По старику вообще было сложно определить, что его занимает в данный момент. Через некоторое время он отложил бумагу и сел на стоявший рядом стул.
– Хорошо. Наслаждайся жизнью, иначе его смерть окажется напрасной.
– Но ведь у эксперимента была какая-то причина? То, ради чего ты его проводил, – помимо желания дать мне душу?
– Да.
– И какова же была эта причина?
– Я хотел узнать, подобен ли я Богу, создавая жизнь.
– И что же? Подобен ли ты Богу?
– Нет. Нельзя быть подобным самому себе.
●
Кармилла держала в руке бокал и, покачивая, задумчиво помешивала в нем вино. Она ушла в себя, туда, где были спрятаны прожитые ею года, вещи, которые она любила и потеряла. Медленно, очень медленно вампирша угасала. Проклятие бесконечно долгой жизни в привязанности к миру. Пока ты можешь найти, за что зацепиться, что будет твоим маяком – ты жив. Как только ты его теряешь, сразу же оказываешься на грани. Еще мгновение – и ты исчезнешь. Ты, как личность просто не понимаешь, зачем существуешь.
Смех Кармиллы ударил по ушам Фарона. Столь неожиданная реакция вампирши вывела его из задумчивости, и он обнаружил перемены: теперь в ее глазах горел огонь.
– Нельзя быть подобным самому себе… Ха-ха-ха, а твой старик имел чувство юмора!
Она осушила бокал и поставила его на стол. Поднявшись с дивана, Кармилла потянулась и встала напротив Фарона.
– Я помогу тебе, как и обещала, но силы мои на исходе. Почти год мне не доводилось вкушать крови человека или зверя. Я истощена и, вероятно, умерла бы очень скоро или сошла с ума. Так что… — Она подошла к нему и положила на его плечи руки. –Мне нужна твоя кровь, не обессудь.
Одной рукой Кармилла наклонила голову Фарона так, чтобы удобней было добраться до шеи. Он не стал сопротивляться. Верил ли гомункул, что вампирша сдержит слово, или уже смирился с судьбой, неизвестно.
Два острых клыка пробили сонную артерию. Женщина припала губами к образовавшейся ране и стала жадно пить кровь. Боль была нестерпимой, в глазах у Фарона потемнело. Еще немного – и казалось, что он провалится во тьму. Он провел на грани мгновение. Или быть может, это были года, полные боли и нестерпимого ужаса, сжавшиеся в одну крошечную точку?..
Судорожный вдох.
Мысли были кристально ясны, комната даже при плохом освещении казалась невероятно четкой и детальной. Но самые невероятные метаморфозы случились с его правым глазом: он видел цвета вампирши, как рельеф. Малейшие впадины, извилистые долины и высочайшие горы. Цвет приобрел завершенность.
Судорожный выдох.
Все вернулось на круги своя. Полумрак скрыл комнату, цвет вновь сделался плоским. Укус вампира подстегивает все чувства и способности жертвы, приводя ее в состояние полного осознания. Когда человек находится ровно здесь и сейчас, в этом мгновение, в этой реальности, в этом теле. Когда человек – это человек.
Фарон прикоснулся к шее. Две небольшие ранки уже покрылись тоненькой полоской кожи, не давая драгоценной влаге вырваться наружу. Слюна вампира подстегивает организм к исцелению. Да, вампиры хищники, но им совершенно не обязательно убивать жертву, ведь им нужна только её кровь.
Кармилла внимательно наблюдала за тем, как гомункул приходит в себя. Она уже вытерла кровь с губ и переоделась в подходящую для прогулок по Стамбулу одежду. Это была черная паранджа, изукрашенная красными узорами. Впрочем, вампирша отнюдь не стремилась скрыть свое лицо и улыбку на нем.
– Знаешь, — проговорила она, — как ты видишь цвет, так и мы, вампиры, чувствуем вкус крови. Интересно, это может быть одно и то же?
– Возможно, но тогда каков мой вкус?
Вампирша задумалась. И чем дольше она думала, тем больше тускнела ее улыбка. По ее лицу было видно, что она теряется и не может подобрать нужных слов, а может, решает, как тактичнее высказать их. Тогда Фарон решил помочь ей:
– Вкус пустоты.
Кармилла пораженно посмотрела на гомункула, словно он только что сказал невероятную глупость и мудрость одновременно.
– Я уже догадывался об этом. Цвет и вкус, которые не существует. Только у пустоты они могут быть такими.
Фарон поднялся на ноги. В глазах немного плыло, но в целом самочувствие было нормальное.
– Я хочу узнать, что мне скажет Рука Аллаха. Вдруг на самом деле я ошибаюсь.
– Довольно бессмысленно искать ответ на вопрос, который ты знаешь.
Гомункул кивнул, ничего не ответив.
●
Огромная туча закрыла звезды и луну. Город утонул в непроглядной мгле — такой, что можно было пройти мимо человека и не заметить его. Лишь патрули янычар освещали улицы своими факелами то тут, то там.
Всю дорогу Фарон думал. Он очень хотел спросить Кармиллу о той ведьме – не мать ли она ей – но все не мог решиться. Был ли в этом смысл? Даже если да, то вероятно вампирша и сама не знала, где сейчас ее дочь.
Рука Кармиллы вцепилась в его плечо.
– Я чую его.
Она потянула его за собой к центру города, на небольшую площадь. В центре нее на саджжада мужчина совершал Истигфар, прося прощение за совершенные им грехи. До Кармиллы и Фарона доносились едва слышные слова молитвы.
«О Аллах, Ты – мой Господь, нет бога, кроме Тебя. Ты сотворил меня, и я – Твой раб, и я соблюдаю свой завет и обещание Тебе, по мере моих сил. Я прибегаю к Тебе от зла того, что я совершил, и признаюсь Тебе в своём грехе. Прости же меня, ведь никто не прощает грехов, кроме Тебя».
Мужчина поднялся и сошел с саджжада. Недалеко от него стояла большая лампа, едва освещавшая центр площади. Очень осторожно он вытянул саблю из ножен и принял боевую стойку. Теперь он ждал. Ждал Руку Аллаха, чтобы принять бой за свою жизнь. Вероятно, это был один из сипах6, не желающий покориться воле судьбы или Аллаху, а может ему просто не позволяла гордость лечь и умереть. Воин по своей натуре, он не мог просто принять что-то без борьбы: если сражаешься всю жизнь, сражайся до конца.
Из темноты вышел человек. Он был облачён в длинные одежды, напоминавшие рясу и скрывавшие его фигуру. Казалось, человек был безоружен. Несмотря на плохое освещение, Фарон увидел его глаза. Два кусочка стекла блестели под его бровями.
– Аллах простил тебя и твой Джаназа-намаз близок. Время встретиться со Всевышним, да примет он твою душу, как принял души других.
Сипаха не ответил. Его сабля была направлена в грудь человека, и он не собирался ее опускать. Рука Аллаха не упрекнул его в этом. Жизнь потому так драгоценна, что за нее борются, даже если это значит пойти против воли Аллаха.
Рука Аллаха поклонился. Уже через секунду он, вооружившись двумя короткими кинжалами, наступал на сипаху. Но клинки не соприкоснулись. Воин сделал несколько стремительных рубящих ударов, но ни один не достиг цели. Все прошли близко, очень близко, но не попали.
Рука Аллаха уходил от ударов ровно за мгновение до того, как они должны были достигнуть цели. В перерывах между сериями ударов он контратаковал. Этот бой длился не больше минуты и закончился мгновенно. Противник достиг предела своего мастерства и сосредоточенности, и тогда Рука Аллаха нанес смертоносный удар. Короткий, точный и стремительный. Лезвие прошило сердце. Рука Аллаха бережно уложил сипаху на землю.
– Аллах простил тебя, когда ты молился, я простил тебя, когда ты умер. Покойся с миром.
Тот умирал. Его сознание меркло, оставляя тело доживать последние секунды.
Кармилла отпустила руку Фарона и растворилась во тьме, словно всегда была ее частью. Гомункул посмотрел ей в след и вышел на свет.
– Рука Аллаха! – окликнул он несущего Господне правосудие. – Ответишь ли ты на вопрос?
Мужчина закрыл мертвецу глаза и поднялся, оставляя того на земле. Обернулся и коротко взглянул на Фарона: в его мертвых глазах гомункул ничего не увидел.
– Я бы очень хотел, чтобы ты не задавал этот вопрос, рожденный не от женщины, – Рука Аллаха отвел взгляд в сторону.
– И все же я его задам. Какой мой цвет?
Мужчина в маске вздохнул и несколько ударов сердца стоял неподвижно, пока не пришел к внутреннему согласию:
– Я очень надеялся, что ты не придешь, искусственный человек, ибо ответ на твой вопрос немилосерден. Много часов довелось провести мне в размышлениях над ним, когда я узнал, что ты ищешь меня. Сначала моим решением была ложь. Но какое право имеет врач лгать умирающему?
– Никакого.
Рука Аллаха кивнул в знак согласия.
– У тебя нет цвета. Когда ты родился, Аллах не дал тебе ничего, кроме твоей души. Ты не привязан к этому миру и вне его плана.
Фарон молчал. Он знал это, и знал очень давно, просто ему никогда не хватало смелости сказать себе правду, потому он искал ее на стороне. Правде из чужих уст можно ведь и не верить, так?
– Но это можно изменить. Ты пуст, но тебя можно наполнить.
Рука Аллаха развернулся и подошел к Фарону, на ходу извлекая кинжал. Вложив его в руку гомункула, он направил лезвие на свое сердце.
– Ты можешь забрать мой цвет.
После этих слов повисла тишина. Гомункул покачал головой и выпустил оружие, оно жалобно звякнуло об камень.
– Почему ты отказываешься? Ты принесешь мне покой, а сам найдешь свою судьбу. Разве не это ты искал, рожденный не от женщины?!
– Не это, – помимо воли на его глаза навернулись слезы. – Не этого я искал, Рука Аллаха. Не чужую судьбу, но свою. Ты говоришь, что Бог не дал мне судьбы, не привязал меня к этому миру, но дал душу. Если это правда, то я должен идти дальше. То, что предлагаешь ты, – это ложь, а лгать самому себе я устал.
Фарон отвернулся и пошел прочь. Единственная причина, по которой он не побежал, было просто незнание, куда бежать. «Просто подальше отсюда?»
– Ты не найдешь своей судьбы, ибо ее у тебя нет! – услышал он за спиной крик Руки Аллаха.
«Да, но это не страшно», – подумал Фарон.
– Тогда придется создать ее, – сквозь зубы, обращаясь к самому себе, ответил он. Фарон уже знал что это ложь и он не найдет свою судьбу здесь, среди людей. Возможно, у него был шанс с ведьмой…
Сейчас в нем рос гнев на… На кого? На Михея, своего создателя? Да, определенно! На Бога – за бессмысленное существование? Наверняка! На… Нет. Он злился только на одного человека в этом мире – на себя. За то, что столько лет искал цвет, вместо того, чтобы создавать его. Глупец.
Фарон остановился и понял, что прошел огромное расстояние и теперь находится на другом конце Стамбула. Он перевел дух и сел на землю, прислонившись к стене дома. Несколько секунд он дышал, полностью отдавшись этому занятию. Как воздух менялся в его легких, так и мысли приходили и уходили. В какой-то момент он перестал дышать, и тогда же ушли все мысли. Фарон погрузился в ночь. Только теперь гомункул понял, как он устал, и заснул.
●
– Не стоило мне тебя отпускать, – Фарон посмотрел на молодую ведьму, собирающую волосы в косу. Она сидела к нему спиной, и он рассматривал контуры ее обнаженной спины.
– Глупость. Я не твоя судьба, точно так же, как и путь Руки Аллаха — не твой путь.
– Моя судьба? У меня ее нет, я могу выбрать любую.
Девушка засмеялась и прекратила плести косу, несколько секунд она сидела тихо, размышляя.
– Ты неправ. Тебе нужно просто продолжать свой путь. Уверена, в конце ты найдешь то, что ищешь.
– Я уже нашел, и оказалось, что у меня нет ни цвета, ни судьбы! Вместо бесцельного путешествия лучше было бы остаться с тобой.
Девушка повернулась к нему и улыбнулась: в ее разноцветных глазах читалась горечь. Фарон отвел взгляд. Она была права, это бесполезно. Неважно остался бы он с ней или встретился с Рукой Аллаха, рано или поздно его ждало бы разочарование.
Ведьма погладила его по щеке.
– Некоторым вещам лучше оставаться лишь желанными мечтами.
Она поцеловала его, и сон растаял.
●
– Значит, ты отправляешься дальше?
Гомункул проснулся на диване, в подвале старого поместья, лежа в темноте. Вероятно, та единственная свеча уже давно выгорела.
– Да, я отправляюсь дальше. Хочу увидеть как можно больше, перед тем, как решу, кто я, – он сел на диван и почувствовал близость Кармиллы.
Вампирша обняла его, и это удивило Фарона: такого от нее он не ожидал.
– Удачи тебе мальчик, – сказала она с неожиданной теплотой.
Гомункул обнял ее в ответ и почувствовал, как женщина вздрогнула. Несмотря на темноту, он понял или, скорее, догадался, что она улыбнулась, возможно, благодарно. Много ли существ, способных обнять вампира?
– Тогда и мне пора возвращаться. Я слишком давно не была дома и поняла, что скучаю по своему туманному Альбиону.
– Кармилла, скажи… у тебя есть дочь? Если есть, скажи ей спасибо от меня.
Вампирша потрепала его по щеке и с издёвкой ответила.
– У вампиров не может быть детей.
Она ушла.
Гомункул еще несколько минут сидел во тьме, чувствуя себя опустошенным. После чего поднялся и пошел к выходу.
ПРИМЕЧАНИЯ
Сюрко – длинный, почти до колен плащ, который надевали поверх кольчуги или, в некоторых случаях, доспехов. Чем-то напоминает пончо.
Истигфар – молитва в исламе о прощении грехов.
Саджжада – молитвенный коврик в исламе.
Иблис – в исламе джин, восставший против Аллаха.
Гомункул – искусственно созданный человек (в алхимии).
Сипаха – разновидность турецкой тяжелой кавалерии. Наряду с янычарами, вплоть до середины XVIII века, были основным военным подразделением, используемым в Османской империи.