4

— А ну, прочь с дороги, унтерменши! Шевелись, мясо! – надсаживался унтер-офицер Заремба, давя на клаксон. – Чего ползаете, как вши по мокрому месту!

Если всего две-три минуты назад на площади перед Дворцом науки и культуры бушевали волны насилия, сколь кровавого, столь и беспричинного, то сейчас она более всего напоминала громадную палату психиатрической клиники для тихих сумасшедших. Жертвы наведённого Семёном морока апатично топтались на одном месте или бесцельно блуждали, недоуменно крутили головами и бубнили себе под нос что-то бессвязное и неразборчивое, пуская слюни. Некоторые садились или ложились прямо на брусчатку там же, где их застигло возвращение в реальность, тупо утыкали взгляд в одну точку и застывали в полной неподвижности. Те, кто побойчее, пытались воспользоваться своими автомобилями, вот только с навыками вождения у них явно приключилось неладное: машины конвульсивно дёргались в самых непредсказуемых направлениях, сталкиваясь друг с другом и сбивая с ног пешеходов, которые даже и не пытались увернуться. Внезапно среди воцарившейся тишины треснул пистолетный выстрел: какой-то полицейский, недоумённо вертевший в руках служебный пистолет, случайно нажал на спуск. Стоявшая рядом с ним репортёрша без звука опрокинулась навзничь, серовато-багровая слизь из раскроенного черепа обильно забрызгала мостовую.

— Да, Соломоша, — хмыкнул Заремба, — сдаётся мне, варшавские доктора, ну, те, что по части мозгов, как честные люди, просто обязаны скинуться тебе на прижизненный памятник. Ты ж их до гробовой доски работой обеспечил!

— А, просто пара незначительных пустяков, такие себе маленькие побочные эффекты, — отмахнулся Семён, вытирая с подбородка кровавые сопли обнаружившимися в «бардачке» влажными салфетками. – В этом деле, я вам скажу, лучше немножечко пересолить, чем наоборот.

Жирный паранормалик чувствовал себя… необычно. Нет, сердце по-прежнему билось о грудную клетку не хуже отбойного молотка, в ушах стоял влажный шум, кровь с грохотом пульсировала в жилах, да к тому же – новое дело! – мышцы лица сводило какими-то странными судорогами. Но раньше после ТАКОГО сеанса внушения Семён просто лёг бы пластом, и едва ли скоро встал бы снова. Складывалось впечатление, что недавний ментальный надрыв размыл какую-то преграду в разуме бывшего старшего майора НКВД, и теперь тот наполнялся новой тёмной и тугой силой, о существовании которой толстяк прежде даже не подозревал. Это такой себе феномен, подумал Семён, бесспорно, достойный самого пристального изучения, однако за нехваткой времени научные изыскания придется, увы, отложить на будущее… которого, на минуточку, у незадачливых диверсантов вполне может и не быть, добавил он про себя. Поэтому оставим-ка праздные мысли и сконцентрируемся на решении самой насущной задачи, то есть на спасении уникального, единственного и неповторимого Самуила Воозовича Брика.

«Феррари» наконец удалось пробиться сквозь толпу на площади, но теперь впереди обозначилась особенно плотное скопление тихих сумасшедших — как раз в устье улицы, ведущей от Дворца к Варшаве Центральной. За этой группой, перегораживая дорогу, стоял длинный чёрный автомобиль, а рядом с ним… ой-вей, рядом с ним торчала занозой рыжеволосая сталинская ведьма – видимо, уже пришла в себя после аэропорта, будь она трижды неладна, — в сопровождении молодого человека и двух хмурых мужчин явно офицерского вида, державших в руках чертовски внушительные карабины.

— Надо бросить машину, — сказал паранормалик.

— Чего? – у Зарембы за последние минуты как-то не было ни времени, ни желания сколько-нибудь внимательно рассматривать своего напарника. Теперь же он бросил на Брика взгляд – и чуть не выпустил руль из рук. Левый глаз толстяка лучился добродушием, тогда как в правом горела совершенно изумительная злоба, заставляющая вспомнить недавние события в холле Дворца. Толстое лицо пребывало в непрерывном движении, словно никак не могло определиться – отобразить ли дружелюбную полуулыбку или разъехаться до ушей в сатанинском оскале.

«Он всё-таки окончательно помешался, — оторопело подумал вампир. – Бесповоротно спятил. Почему, ну почему я не избавился от него раньше?»

— Надо бросить машину, — повторил Семён. – Или вы так уже хотите подставиться под пули и огненные шары, что прямо кушать спокойно не можете? Мы не прорвём их заслон с ходу, это ведь вполне очевидно. Самое лучшее для нас сейчас – смешаться с толпой. Они не посмеют стрелять по людям. А вот вас, я себе думаю, такая мелочь не остановит? – разные глаза паранормалика ввинтились в Зарембу, будто два штопора.

— Ладно, ладно, ребе, как скажешь, — пробормотал унтер-офицер, ударив по тормозам и заставив тем самым спорткар развернуться левым бортом к противнику. – Приехали, вылезай.

В тот же миг поверх голов толпы с басовитым гулом ударили выстрелы из карабинов. Картину довершил огненный шар, красиво разорвавшийся в нескольких метрах над крышей «феррари» роем оранжевых искр.

— Твоюмать-твоюмать-твоюмать! – взвыл вампир, вываливаясь из машины. Тут же он был обстрелян, шлёпнулся на брусчатку и открыл ответный огонь разом из МР-5 и «маузера».

Семён выскользнул из «феррари», прячась за плоским корпусом машины. Невидимые ментальные щупальца – на сей раз отчего-то не радужные, а переливчато-чёрные, как нитки мрачных жемчужин, — метнулись к сопровождающей проклятую шиксу троице… и отдёрнулись. Что?! Этот самый молодой человек – паранормалик? Ой-вей! За что же мне такое еврейское счастье?!

БАРУХ АТА АДОНАЙ ЭЛОГЕЙНУ МЭЛЭХ Г`АОЛАМ АШЕР БАХАРБАНУ МИКОЛЬ ГААМИМ ВЕНАТАН ЛАНУ ЭТ ТОРАТО.

БАРУХ АТА АДОНАЙ НОТЕН ГАТОРА!

— Выслушайте же меня! – громко воззвал Семён проникновенным голосом, высматривая сквозь толпу офицеров из ведьминой свиты и стараясь при этом не слишком высовываться, чтобы не схлопотать от них подарок. – Солдаты, защитники человечества от нечисти – как вы можете сражаться на стороне нелюдей? Эта рыжая ведьма со своим подручным заморочили вам головы! Они просто используют вас как расходный материал! Заставляют охотиться за одними нелюдями в интересах других! Она ничем не лучше меня! Ей нельзя доверять! Почему бы вам не избавиться от этой парочки?

— Врёт как дышит, — пробормотал Густав, тщетно пытаясь выцелить говорливого паранормалика сквозь толпу.

— Многие верят, — откликнулась Надежда.

Лязг железа за спиной заставил её обернуться – лишь затем, чтобы уткнуться взглядом в дула нацеленных прямо на них с Густавом «зиг-зауэров». Майор Урс и капитан Барбье странно подёргивались, словно марионетки на нитях, глаза их напоминали две пары круглых медных пуговиц.

Миг – и оба дипломата рассыпались прахом в белоснежном аду разорвавшегося огненного шара. Вряд ли они даже успели понять, что произошло.

Заремба, узрев сие, нервно сглотнул.

— Простите меня, — закусив до крови губу, прошептала Надежда. Её счёт к толстому паранормалику увеличился ещё на две жизни — очень достойные жизни, которые ей пришлось так глупо отнять по его вине.

Лицевые мышцы Семёна временно заключили друг с другом перемирие и растянули губы в довольной усмешке.

— А теперь остаётся надеяться, что господин унтер-офицер таки не напрасно кровь пьёт, — сказал паранормалик самому себе.

«Старый фюрер мог бы гордиться ими обоими, — подумал вампир, лавируя в бурлящей людской реке, воды которой вновь начинали закипать по воле Брика. — Сейчас таких психов днём с огнём не сыщешь.»

Казалось, он вернулся в старые дни. Или, скорее, старые дни вернулись за ним. Будто сама суть Бесконечной Войны материализовалась здесь, на этой улице, нашла своё живое воплощение в этих двух хладнокровных убийцах, использующих людские массы как живой щит.

«Будь я проклят… Похоже, без драки тут и впрямь не пройти.»

Пригнувшись к самой земле, вампир струился между шагающими людьми, как быстрая и неслышная чёрная тень. Заметить его в этакой гуще, а уж тем более попасть, не зацепив никого из марионеток, было задачей невыполнимой для смертного. Если, конечно, рыжая тварь не плюнет окончательно на свои гуманистические идеалы и не начнёт методично жечь всё живое вокруг. Только так можно было теперь остановить унтера — его отделяли от Надежды какие-то жалкие двадцать метров…

«Пора!»

Стрелять Заремба не стал. Вместо того, протянув руки в стороны, он впился когтями в шеи двух ближайших марионеток и со всего размаху швырнул обеих в сторону рыжей. Следом за ними полетела осколочная граната, подобранная ещё во Дворце рядом с растерзанным трупом охранника — она клацнула оземь на самом-самом краю испепеляющего теплового барьера. Огонь должен был столкнуться с огнём.

— В атаку, бараны! Трупами закидаем! — гаркнул он, обращаясь скорее к Брику, чем к гудящей толпе. Через секунду у них окажется преимущество, пусть мимолётное, и его следовало использовать правильно.

●

Надежде в свое время довелось перечитать немало материалов о вампирах и даже поучаствовать в охоте на одного из них вместе со Стасей и Оксаной – ещё до того, как та сбежала из Страны Советов в Рейх, прельстившись нацистскими расовыми идеями. Некий красный командир, служивший на Дальнем Востоке, задумал переметнуться к японским милитаристам, прихватив в качестве памятного сувенира подробную карту приграничных укрепрайонов. По вампирским меркам тот кровосос был бойцом так себе – недавно укушенный, он ещё не выучился ни наводить на врага морок, ни обращаться в неуязвимый сгусток тумана, ни даже перекидываться летучей мышью. Но перед побегом он основательно набрался сил, закусивши собственной молодой женой и парой сослуживцев, так что силы и ловкости было ему не занимать. Специальные посланницы ЦК ВКП(б) сработали быстро и чётко: Оксана упокоила поднявшихся упырей, Гончая выследила беглеца и разобралась с ним по-свойски, как оборотень с вампиром, а небольшой лесной пожар, организованный Надеждой, очень удачно скрыл все следы нелюдских художеств. Карта же благополучно вернулась в сейф секретной части.

Клыкастый напарник Брика внешне нимало не походил на незадачливого кровососа образца 1936 года – тот был небольшого росточка, упитанный, лысый, как колено, и с забавными усиками, будто из носа что-то капнуло, а этот – двухметровая каланча, косая сажень в плечах, мосластые руки и совершенно ломброзианская физиономия. Но двигался он так же – стремительно, неуловимо, словно перетекая с места на место мгновенными громадными скачками. И взгляд у него был такой же – немигающий, льдисто-прозрачный, намертво вцепившийся в цель.

Хитрый манёвр вампира удался – Надежда отвлеклась, подхватывая отброшенных им людей потоками нагретого воздуха, и слишком поздно заметила катящуюся по мостовой гранату. Сапфировые глаза расширились. С кончиков изуродованных пальцев уже была готова сорваться струя жидкого огня, способная распылить крутобокую DM-51 на атомы… но тут грянул взрыв.

Большая часть осколков бесследно испарилась, столкнувшись с термическим барьером, однако ударная волна швырнула гостью из прошлого на мостовую. Боль рванулась вверх по позвоночнику, знакомство с брусчаткой отдалось в затылке колокольным звоном.

Заремба молодецким прыжком махнул прямо на капот «майбаха», небрежно отвесив Густаву оплеуху, от которой тот свалился как подкошенный, и обрушился сверху на сталинскую ведьму. Пальцы вампира, твёрдые и холодные, будто отлитые из лучшей крупповской стали, вцепились в её запястья, не позволяя баловаться с огнём. Капелька слюны сорвалась с клыка Зарембы и скользнула по щеке Надежды, обозначив на белой коже мокрую дорожку. Унтер-офицер оскалился. Даже жаль превращать такую красотку в бессмысленного упыря.

— Попалась, — удовлетворённо выдохнул Заремба, не отрывая взгляда от жилки, бешено пульсирующей на шее рыжей ведьмы.

Плевок угодил вампиру точно в левый глаз.

— Ах, ты, курва! – вознегодовал он.

Голодная ухмылка унтер-офицера неожиданно скомкалась. Выпущенная из «Беретты» девятимиллиметровая пуля со стальным сердечником вошла ему в висок, выбив маленький кровавый фонтанчик. Для вампира, даже и искусственного, ранение не смертельное, но всё равно чувствительное.

●

Говоря начистоту, судьба клыкастого напарника беспокоила маленького толстяка куда меньше, чем тикающая бомба в подвале Дворца. Он счёл, что уже сделал для успеха операции всё возможное и даже чуть-чуть немножечко больше, а вампир, шоб он был здоров, и сам управится, даже получив столь неосмотрительно две пули в голову. А не управится, так хоть потянет время. Всё равно ведь в целом свете вряд ли найдётся кто-то, готовый уронить хотя бы одну-единственную слезинку по унтеру Зарембе. И уж в любом случае этого «кого-то» зовут никак не Семён Воозович Брик.

Скрываясь в толпе мычащих зомби и благодаря Бога за быстро наступающие ноябрьские сумерки (которые были тем более густыми, что от заполошной пальбы на площади перед Дворцом пострадали многие уличные фонари), паранормалик осторожно, по длинной дуге, огибал «майбах», не отрывая взгляда от действа, что разворачивалось рядом с посольским лимузином.

Вампир, надо отдать ему должное, очень быстро оправился от попадания и вскочил на ноги, нимало не смущаясь роковыми для любого смертного ранениями. Отчаянно брыкающуюся ведьму он по-прежнему крепко держал за руки, выставив её перед собой в качестве живого щита. Клыки его предупреждающе щёлкали в опасной близости от шеи Надежды.

— Сквозняк в мозгах не беспокоит? – участливо осведомился Густав, держа унтер-офицера на мушке. Он очень хотел верить, что прочно зафиксировал на лице презрительную насмешку, призванную скрыть растерянность и – чего уж там – самый настоящий испуг. Вампир оказался сильнее, а главное — проворнее, чем он ожидал, притом намного — взгляд едва поспевал за движениями нелюдя. Кстати, толстяк Брик, по ощущениям Шульца, тоже находился где-то рядом, но в драку благоразумно не лез.

— Да ты, приятель, я смотрю, большой шутник, — осклабился Заремба. – А у меня, знаешь, с чувством юмора всегда было хреново, — на последнем слове он резко, до костяного хруста и мучительного стона, вывернул Надежде правую руку. – Может, ещё пошутишь? А я посмеюсь?

●

Вампир развлекался. Это был его звёздный час, его реванш за постыдное бегство из аэропорта. Он бы мог просто и без затей свернуть обоим противникам шеи за пару секунд, но это вышло бы слишком быстро и скучно. Можно ведь придумать что-нибудь поинтереснее – например, вырвать рыжей стерве глаза, язык и сердце, а её приятелю отгрызть обе руки выше локтя…

— Если ты настаиваешь… между прочим, я как раз вспомнил очень подходящий анекдот, — кивнул Густав, особенно ясно почувствовав уверенную тяжесть массивного серебряного кастета в левом кармане форменной тужурки.

…восемь… семь… шесть… пять… четыре… три… два… один…

— Эй, юморист, — весело осклабился Заремба, наручные часы которого вдруг резко и пронзительно запищали. — Прими подарок от почтеннейшей публики. Мы приготовили отличный салют в честь твоего бенефиса!

●

…Во Дворце тем временем царил настоящий хаос. Полиция, военные, целые батальоны машин «скорой помощи» — вся эта колоссальная людская масса, на первый взгляд, перемещалась в совершеннейшем беспорядке, но в действительности только она и создавала хоть какой-то порядок. Раненые лежали тут и там, бок о бок с убитыми, в лужах крови, ещё не успевшей высохнуть и запечься. По этим лужам шлёпали высокими ботинками солдаты, хранящие непроницаемые лица, что давалось им с огромным трудом – сложно было подавить позывы к тошноте, бродя по свежим следам этой невероятной кровавой бани. Часть их сгрудилась у центрального входа, оберегая выходящих из Дворца членов Комитета.

— Полагаю, теперь вы убедились… — вещал доктор Кроуд со своего экрана. В чём именно должны были убедиться коллеги, так и осталось неясным.

— А я говорю, Норильск! — ревел Щелканов в трубку спутникового телефона. — Ни в какую Европу я больше не сунусь! Следующее заседание организуем у нас, и никаких гвоздей!.. Не надо меня, блядь, поддерживать! — он яростно отшатнулся от бойца, участливо придержавшего его за локоть. — Я вам не рассыпающаяся мумия, как этот ваш Зонненштейн! — сплюнув, он вновь смачно выругался по-русски.

Всё было позади. Что бы то ни было, оно кончилось. И пусть заседание было сорвано, они остались живы. Все до единого. Никто из них ни секунды не сомневался — тут поработали нелюди. И нелюди должны были за это жестоко ответить. Сперва ядерная ракета упадёт на Энск. Затем в лабораториях Кроуда начнётся работа над свежими подопытными — многие из гостей Варшавы помнили Армию Света и её замечательные тюрьмы-лаборатории — и возможно, из этих лабораторий выйдет что-нибудь путное. Вирус там, например, какой…

— Господин председатель, — обратился к изображению профессора Цуккинен. Изображение благосклонно кивнуло, принимая новый свой титул.

И тут земля ушла у них из-под ног.

●

С улицы, что стала полем решающей битвы, открывался отличный вид на Дворец. И Густав, старательно целившийся в вампира, мог видеть всё, что происходило за его ссутуленной спиной. Как могучая сталинская высотка словно вздохнула, распираемая изнутри силищей неведомой мощи, а затем, как подкошенная, рухнула набок, подгоняемая вослед столбом огня. Взметнувшись в воздух, столб подхватил с собой обломки бетона и чёрные полицейские фургоны, а затем, выгорев и почернев, распустил жуткую клубящуюся «шляпку». Здание же Дворца, обрушившись на окрестные постройки, подняло в воздух целые тучи пыли.

И грянул гром, и асфальт под ногами у Шульца вмиг покрылся мелкими трещинами.

— У нас получилось, Сёма! — ликующе вскричал Заремба и огляделся по сторонам.

Брика не было.

— Сёма! Ребе!

Брика не было. Была только толпа «баранов», но они уже не напоминали живых покойников — медленно приходя в себя, они молча стояли посередь улицы и тупо смотрели на расцветающий вдалеке атомный гриб. Куклы, брошенные кукловодом.

— Его нет, — констатировал Густав, по-прежнему не сводя пистолета с унтера. Руки его дрожали, а в глазах отражалось место, где стоял минуту назад Дворец. — Дрянь, что вы пёрли в том рюкзаке, выполнила свою функцию. Как и ты. Вы оба — отработанный мате…

— Паскуда! — взревел вампир, обращаясь непонятно к кому. Не отпуская Евгении, он рванулся вперёд. Он так и не обернулся назад, не оценил блестящего результата своей работы — ему и так было ясно, что всё кончено. Что чёрный джинн в широкополой чалме, высвободившийся из Матушки-Бомбы, смеётся над ним, раззявив багряный рот. Как он и думал.

«Надо было пришить его! Всех их!»

Густав нажал на курок. Заремба, летящий на него со скоростью молнии, рванул пленную девушку так, что хрустнули все её кости, отгораживаясь ею от летящей ему в лицо третьей свинцовой маслины. Первые две превратили его лицо в неприглядную мешанину костей и желчи, но если третья заденет мозг… Впасть в кому на пару суток было сейчас непозволительной роскошью.

Пуля скользнула по виску Надежды, сорвав прядь рыжих волос и оставив длинную багровую ссадину. Вампир благополучно ушёл с линии выстрела, спрятавшись за пленницей, но в следующую же секунду женщина резко мотнула головой назад. Удар пришёлся точно в лицо унтера – точнее, в то, что от него осталось.

— Сука! – взвыл Заремба и рефлекторно сделал то, чего делать не стоило ни в коем случае – выпустил из захвата правую руку сталинской ведьмы.

Легко и изящно, будто исполняя аргентинское танго, Надежда повернулась вокруг собственной оси и впечатала обожжённую ладонь с сияющим в ней сгустком неистово-белого огня прямо в грудь вампиру. Одновременно когти Зарембы вонзились рыжей бестии между пятым и шестым ребрами слева, разорвали сердце и вышли из спины вместе с фонтанчиком кровавых брызг.

Время остановилось. Заремба и Надежда замерли на миг, прижавшись друг к другу, как танцоры после особенно замысловатого па. Впечатляющим фоном для этого застывшего танца служил чёрно-красный ядерный гриб над руинами варшавского Дворца культуры и науки.

Именно такая картина отпечаталась в памяти Густава за полсекунды до того, как шипы серебряного кастета ударили вампира в лоб.

Вопль сгорающего заживо нелюдя, кажется, был слышен на другом берегу Вислы. Он начисто заглушил отчаянный крик Густава, подхватившего на руки бездыханное тело Надежды:

— Врача! Скорее, врача!! Ну, пожалуйста, кто-нибудь!!!

Словно откликнувшись на его мольбу, со стороны центрального вокзала на площадь перед Дворцом (впрочем, теперь правильнее было бы говорить «перед развалинами Дворца») влетели несколько стареньких, но бодрых американских «маттов» с красными крестами на дверцах. Боец в сером городском камуфляже с увесистой санитарной сумкой наперевес подбежал было к Густаву, но, едва взглянув на кровоточащую дыру в груди Надежды, крякнул, наспех осенил себя крестным знамением и порысил дальше, бросив на ходу:

— Какого тебе врача, парень? Тут уж зови сразу ксендза, не ошибёшься…

●

— Ай-яй-яй, нет, ну это же вы себе подумайте, какая драма у человека! – хмыкнул Семён, наблюдая, как Густав склонился над агонизирующей Надеждой. – Прямо невыносимо грустно видеть подобное. Я бы, конечено, с удовольствием поглядел, как она подохнет, но делу всё-таки время, а потехе, я вам скажу, час. Так что до свидания, друзья мои, как говорится, кушен мир ин тухес унд зай гезунд!..

Рассудив, что Густаву сейчас чуть-чуть немножечко не до него, толстый паранормалик выбрался из толпы спятивших марионеток и двинулся навстречу «маттам», на ходу смешивая на лице коктейль из растерянности, боли и нечаянной радости. Незримые чёрные щупальца уже оплели офицера, рявкнувшего:

— Паенчковский! Ругер! Перевязать гражданского! Не видите, что ли, – он ранен!

— Да-да, — полуобморочно залепетал Семён, картинно упадая на руки подскочившим санитарам. – Огромное вам спасибо, панове. Как мило с вашей стороны. О, к слову, какая у вас отличная машина. А вот скажите, эта машина доедет, например, от Варшавы до города Энска, или она всё-таки не доедет?..

Умирать оказалось очень просто и совсем не больно. Даже непонятно, почему люди так боятся расставаться с жизнью. Сначала по телу разливается приятный холодок. А потом веки сами собой тяжелеют и смыкаются. А ещё потом то, что принято называть реальностью, растворяется в сером тумане и бесповоротно теряет всякий смысл.

— Нет! — рявкнул Густав, с отчаянием глядя, как лицо Надежды покрывает нездешняя бледность. – Это неправильно! Так нельзя! Фройляйн Ефимовская, да как же!..

Ответом ему была застывшая мертвенная полуулыбка.

— Брик сбежал! – заревел он, глядя в остановившиеся, выцветшие глаза Надежды. – Вы слышите, фройляйн? Брик сбежал! Вы не выполнили приказ! Понятно вам?! Вы не выполнили приказ! Не смейте умирать! Это дезертирство! Даже не думайте дезертировать! Вернитесь! Вы меня слышите?! ВЕРНИТЕСЬ! НЕ СМЕЙТЕ УМИРАТЬ!!!

И тогда произошло невозможное.

Потускневшие глаза Надежды внезапно ожили, вновь налившись синим огнём. Зрачки сперва превратились в крошечные точки, а потом и вовсе утонули в поднимающемся со дна души сапфировом вихре. Тело гостьи из прошлого окаменело, выгнулось, сведённое судорогой – и распалось мягким тёплым пеплом.

А из горстки праха, распахнув белоснежные ангельские крылья над заваленной руинами и покрытой телами площадью, вознеслась никем и никогда не виданная гигантская птица, сотворённая, кажется, из чистейшего небесного пламени.

Пугающе разумные янтарные глаза этого создания уставились на развалины Дворца, и оно испустило яростный гортанный вопль. Огромные крылья закручивали воздух в смерчи, острый клюв мерцал бриллиантовым блеском, пышные перья переливались всеми цветами побежалости.

— Феникс… — благоговейно прошептал Густав. – Феникс… Не может же быть… или может?

Феникс горестно прокричал ещё раз, потом резко спикировал вниз. Острый огненный коготь подцепил Густава, в лицо ему туго ударил холодный воздух, и где-то далеко внизу промелькнули маленькие кубики варшавских зданий.

●

— Однако, — произнёс Генрих фон Зонненменьш, когда громадная пылающая птица вспорола воздух над крышей его лимузина могучими взмахами крыльев, направляясь от центра Варшавы на восток. – Эрих, проследить и доложить. Оперативную группу в моё личное распоряжение. Со всеми средствами усиления.

— Будет сделано, герр фон Зонненменьш, — отозвался водитель, протягивая руку к телефонной трубке.