Откуда есть пошёл первый вампир? Текст без претензии (пока) на канонiчность, но на бумагу просился очень уж настойчиво. По уверениям фройляйн Родаши, пока сыроват - скоро соберёмся сесть и нормально отбетить.
► Показать
Его звали Кхан, его отца звали Ам, брата его звали Айр, мать его не звали никак. Он бегал быстрее всех, чуял запахи, знал приметы, а ещё у него была увесистая дубина, которую он расщепил и вставил несколько заострённых камней, а значит, он был главным охотником. С другой стороны, не было ещё никаких «главных», а были только самые сильные и самые хитрые, и никаких «охотников» тоже не было, так как бить зверя могли и должны были все в племени. Секрет был в том, что Кхан ходил на охоту чаще других. И никто не мог знать, почему.
Вскоре он вышел из леса, и перед ним открылась гора. Он видел её как нечто большое, смутное, страшно холодное, чёрное с белым, уходящее куда-то за облака. Кхан не умел молиться и не знал богов, но чувствовал, что гора – это больше, чем просто камень, что у неё есть ум, более сложный и тонкий, чем у самого Кхана, и что ум этот зовёт его. Зовёт, начиная с самого его детства, а может быть, даже с рождения. Прежде Кхан противился этому зову, боялся его, но после того, как на последней охоте левый глаз ему вырвал саблезубый тигр, он перестал чего-либо бояться. К зову горы он, впрочем, по-прежнему относился с уважением. Такие большие штуки не будут говорить зря.
Едва поправившись, он снова начал выходить из стойбища, и каждый раз подбирался к горе всё ближе. Другим он ничего не говорил, потому что не было ещё слов на свете, а тем более таких, чтобы описать голос горы. К тому же, в голосе этом чувствовалось как теплота по отношению к Кхану, так и смертельная угроза для всех остальных. Поэтому он обычно бродил вокруг горы один. А сегодня решил наконец сделать то, на что никогда не осмеливался прежде – подняться на самый верх.
Гора стояла посреди поля — голого, без единого деревца. Снег сверкал на ярком полуденном солнце, его нестерпимая белизна резала, словно ножом, единственный уцелевший глаз Кхана. Тем не менее, через пару секунд он освоился, проморгался и, тихо крякнув себе под нос, зашагал по полю вперёд, утопая в снегу едва ли не по колено. Идти было трудно, но голос горы был сильнее.
В некотором отдалении от него, прямо посреди поля, высилась искусно сработанная золотая арка, в проёме которой переливалось всеми цветам радуги свечение межпространственного портала. Кхан на неё не обратил никакого внимания — он уже видел такие арки прежде. И странных существ, подобных тем двоим, что сейчас стояли подле неё. Похожие на людей, только выше ростом, с тонкими белыми лицами, лишёнными бороды, одетые вместо шкур в серебряные доспехи, с серебряными же мечами в руках.
В ту пору магия и волшебство насквозь пронизывали этот мир, поэтому Кхан не знал, что им принято удивляться. Для него всё на свете было либо дичью, либо угрозой, либо сразу тем и другим, либо вовсе не представляло интереса. Поэтому он прошёл мимо эльфийского портала, лишь однажды глянув в его сторону. Эльфы проводили его такими же безразличными взорами, к которым, впрочем, примешивалось лёгкое беспокойство. Человек шёл к горе, а гора скрывала то, чего эльфы пока не понимали. Не понимали и оттого боялись. Их время на Земле, как и время других древнейших народов, медленно подходило к концу, и они постепенно покидали его через порталы, по крупицам унося с собой магию. На смену им уже давно пришли люди, а на смену людям уже готовилось прийти... нечто иное.
Нечто, скрытое в горе.
Нечто, заставившее их надеть серебряные доспехи и взять в руки серебряные клинки.
Кхан пошёл дальше, уже не оборачиваясь. Эльфы бросили на поле, на небо, на Землю прощальный взгляд, вошли по одному в сияющую арку, после чего она рассыпалась в пыль, словно её и не было. Они были последними, и больше с тех пор сюда никто из них не вернулся.
Кхан же дошёл до подножья горы и стал взбираться по её пологому склону. Это было нетрудно - он с детства любил лазить по замшелым скалам в лесу, между которыми, в большой тёплой пещере, жило его племя. Склон горы в этом смысле почти ничем от них не отличался, разве что лезть пришлось не в пример дольше. Раз или два камень у него под ногами отламывался и летел вниз, но Кхан всегда успевал вовремя перескочить на другой. Грохот валящихся камней спугнул круторогого горного козла, пасшегося чуть выше по склону. Жалобно блея, животное большими скачками понеслось прочь. Кхарну до него было столько же дела, сколько и до эльфов. Он уже не обращал ни на что внимания.
Его путь был почти окончен.
Вскоре он достиг небольшой каменной площадки, за которой располагалась пещера, или, вернее даже сказать, нора, настолько она была маленькая и узкая. Внутри царила кромешная мгла, но именно оттуда доносился мысленный зов, влекший человека вперёд. Теперь он стал ещё более громким, более властным, сопротивляться ему, даже если бы Кхан захотел, у него не было бы никаких сил. Но он не хотел, несмотря на то, что звериным своим чутьём уже заподозрил неладное.
Он полез в нору. Первый десяток метров пришлось ползти буквально на четвереньках. Пол был усеян старыми костями, их осколки больно впивались в кожу на локтях и ладонях. Затем лаз расширился, Кхан встал с колен и медленно пошёл вперёд, согнувшись в три погибели. Костей стало больше, они устилали землю толстым слоем, скрывали её под собой. Они хрустели под ногами, и скалились бестолково ему в лицо белые черепа — в том числе и человеческие.
Кхан уже понял, что оказался в ловушке. Но было поздно — зов крепчал, гремел всё громче и громче с каждым мигом, и противиться ему, не идти на него человек больше не мог. Единственное, на что хватило у него воли — это вытянуть из-за пояса верную дубину, утыканную заострёнными камнями, и перехватить её поудобнее, готовясь к неизбежной встрече с...
...чем?
Скоро вокруг него сгустилась кромешная тьма, так как солнечный свет уже не проникал настолько глубоко в подземелье. Кхан остановился ненадолго, чтобы разжечь факел при помощи двух небольших кусков кремня. Это умение он перенял от отца, но получалось у него пока неважнецки. К тому времени, как пламя наконец занялось, он успел устать и вспотеть, несмотря на холод. Факел он соорудил из дубины, обмотав её сухим куском шкуры. Теперь это было одновременно и оружие, и источник света. Можно было идти дальше.
Вперди послышался шум, и шум этот стремительно приближался. Кхан выставил факел перед собой, ухватив обеими руками. Оглушительный не то писк, не то визг, не то шелест издавала стая летучих мышей, вспугнутых, очевидно, светом. Чёрное облако крыльев, зубов и когтей на мгновение окутало его, закружило, запутало, едва не потушив с таким трудом добытое пламя, а затем унеслось дальше прочь, на волю. Кхан, переведя дух, двинулся прежним путём. Цель была уже совсем рядом...
Теперь уже никто не скажет, откуда именно взялось существо, поджидавшее Кхана в норе. Было ли оно порождено жестокой, неисповедимой природой Земли или пришло к нам из других, невообразимо далёких от неё миров и пространств? Пришло ли по своей воле, ведомое собственными, неведомыми нам целями и планами, или случайно вывалилось из гиперкосмической червоточины, двигаясь по ней куда-то ещё? Или, может быть, его бросили, сослали сюда, в мир, такой прекрасный и юный, но опасный и враждебный ему и всем ему подобным?.. Этого мы не узнаем. Важно одно: существо, некогда грозное и могущественное, теперь уже было старым и слабым. Прямо в эти минуты оно умирало.
Кхан почувствовал это сразу, едва увидел его. Лаз кончился внезапно, и человек очутился в большой круглой пещере в самом сердце горы. Под потолком этой пещеры и висело звавшее его создание — вниз головой, как огромная, в человеческий рост, летучая мышь, завернувшееся, как в кокон, в перепончатые, рваные крылья. Кожа у него была чёрной, сухой, как пергамент, потрескавшееся от времени. Должно быть, оно висело так уже тысячи лет — десятки, сотни тысячелетий. Под ним лежали кости. Много, много костей. Целая гора внутри горы.
Человек осторожно приблизился, вышел в центр пещеры. Ноги проваливались по щиколотку в кости, как совсем недавно в снег. Существо, почуяв его появление, заворочалось, медленно развернуло крылья — огромные, они едва помещались в пещере — и предстало пред гостем во всей красе. Вытянутая, скуластая морда его с длинными, выдающимися вперёд челюстями лишь отдалённо напоминала человеческое лицо. Чёрная кожа туго обтягивала тощее тело, рёбра и впалый живот. Острые, как у гиены, уши беспокойно подёргивались. Поднялись веки. Качнувшись вперёд, так что Кхан ощутил на лице холодное дыхание существа, оно взглянуло на него бездонными провалами глаз, пустыми глазницами, в которых, казалось, клубится сама вековечная, замогильная тьма.
Взглянув в эти жуткие подобия глаз, Кхан всё понял. Когда-то это создание было разумным, а может, даже и мудрым. Жестоким и злым, но в то же время расчётливым и коварным. Теперь же, перед лицом скорой смерти, оно безумело. Остатки его рассудка были вытеснены, выветрены, замещены одним-единственным, куда более простым и оттого более сильным чувством.
ГОЛОДОМ!
Зов ослаб. Чёрный отпустил хватку. Кто знает теперь, зачем он звал Кхана, и почему — именно Кхана? Какую последнюю тайну хотел передать ему? В каких грехах исповедаться, какими похвалиться подвигами?.. Быть может, он просто искал спасения. Спасения в образе дикаря с тяжёлой дубинкой, что ещё не научился бояться неведомого и уж точно не испугается прекратить его мучения навсегда.
То был последний проблеск гаснущего сознания. Голод в конце концов взял своё. Чёрный рванулся вперёд, и лишь быстрота реакции спасла человека. Зубы твари клацнули там, где миг назад было его лицо.
Кхан шибанул дубиной наотмашь. Факел опалил морду чёрного, взорвавшись снопом алых искр. Пещера наполнилась душераздирающим воем, в котором боль смешалась с первобытной яростью. Человек зарычал в ответ, пригибая колени, готовясь к драке:
- Кхааааан!
Факел погас. Их окружила кромешная мгла, в которой на стороне чёрного были все преимущество, ведь он и сам наполовину состоял из мглы. Кхан повалился на пол, в кости, сбитый с ног ударом крыла, а в следующее мгновение на него навалилось тяжёлое тело противника. Длинные, в палец, клыки вонзились в шею чуть выше плеча, и одновременно с этим в мозг, словно кувалдой, вновь ударил сгусток чужой воли. Это был уже не зов — нет, то была атака на поражение, мощная, грубая, намертво парализующая сознание, пригвождающая к земле не хуже тысячетонной каменной глыбы. Кхан почувствовал, как темнота вокруг стала в тысячу крат темнее, и как стремительными толчками уходит из его тела кровь, уходит душа, уходят силы, высасываемые чёрной тварью. Любой на месте Кхана сейчас потерял бы сознание или сошёл с ума, отдавшись на милость тьме.
Но Кхан сделал то, чего чёрный от него не ждал. То, на что не осмеливалась никакая прежняя его добыча.
Кхан, превозмогая боль, рванулся назад, оставляя в пасти врага мясо и кости, и сам впился зубами в жёсткое мясо. Рот наполнился чем-то густым, вязким, напоминавшим по вкусу нефть или болотную тину. Оно шевелилось, будто состояло из маленьких червячков, стремилось выползти сквозь зубы обратно. Но Кхан глотал, высасывал, рвал, терзал, рыча при этом, как дикий зверь. Как тот саблезубый тигр, что однажды вырвал ему глаз.
Дальше всё завертелось в какой-то адской кровавой круговерти. Человек и нелюдь катались по полу, терзая друг друга зубами, когтями, пальцами, крыльями. Кхан, изловчившись, вонзил в висок чёрному нечто длинное и острое, первое, что попалось под руку — должно быть, реберную кость, отполированную и заточенную временем, как кинжал. Ответом ему был новый визг и новый удар ментального молота. Чёрный, не выпуская дичь из зубов — теперь он держал Кхана за ногу — рванулся вперёд и вверх, потащил его по костям, по камням, по узкому тоннелю наверх, к выходу из пещеры,в последней отчаянной попытке спастись.
— Кхаааааан! — ревел человек, вбивая кость всё глубже и глубже в череп врага. - Кхаааааан!
Стало светлее. Они выкатились на площадку перед пещерой, залитую зимним солнцем, и покатились по ней, продолжая увечить друг друга. Силы у обоих почти иссякли. Несколько раз тварь порывалась взлететь, и в конце концов у неё это удалось — вывернувшись из медвежьей хватки дикаря, она взмыла в воздух, пролетела несколько метров на слабых, изодранных в клочья крыльях... и вдруг рассыпалось в воздухе хлопьями чёрного пепла.
— Кхааааан! - проорал дикарь, грозя кулаком ослепительно-голубому небу. Каким-то образом он догадался, что с чёрным покончено. Что солнце, его самый древний, самый опасный враг, спалило его дотла.
—Кха...кхааааааййййййн...
Голос его слабел. Страшные раны и потеря крови давали о себе знать. Всё тело было в крови, а рот — перепачкан чёрной торфяной жижей, заменявшей нелюдю кровь. Она тоже уже начинала дымиться, испаряясь под жёлтыми лучами.
—Кхаайн...
Ноги человека подкосились. Последних сил хватило только на то, чтобы на четвереньках заползти в лаз и скрыться от жаркого, обжигающего, несмотря на зиму, солнца. Кое-как доползя до пещеры, Кхайн свернулся клубком на груде костей и, дрожа, словно от лихорадки, почти мгновенно уснул, успев понадеяться, что умрёт во сне тихо и без мучений.
В каком-то смысле его надежда сбылась. Он умер. Сердце дикаря перестало биться навеки.
А потом его разбудил Голод.
