[заброшен] Пламя и Пепел v.0.5

Время действия:май 2013 года
Место действия:Нью-Йорк, США

Действующие лица:Кевин Эшер, Надежда Ефимовская, Погонщик Зомби
Участники: Евгения, Nail Buster, Mr. Sinister/Стренжер

Анонимные сообщения: разрешены.

Сюжет: После трагических событий в городе Таунсенде весной 2013 года Надежда Ефимовская, миллиардерша и начальница Особого Отдела Комитета по Делам Нечеловеческих Рас (КДНР), выходит на след нелюдской порноимперии, оплот которой расположен в Нью-Йорке. Но куда приведёт её этот след? Какие тайны прошлого ей суждено раскрыть? И что за роль в этих событиях отведена Элли, клыкастой девушке по вызову, и Кевину Эшеру по прозвищу Блэйз, паранормалику, ненавидящему свой сверхъестественный дар?

Найти, чтоб потерять,
Упасть, чтобы подняться,
И, остывая, возгораться!
Открыть в себе себя
И края не бояться,
А погибая, возрождаться...
Date of Rebirth, О.Яковлева/Оriga.

На скупо освещённом и не слишком чистом тротуаре перед клубом «Деймос» не волновалась в нетерпении толпа приличных мальчиков и неприличных девочек. Человекообразные (до известной степени) негры-секьюрити в обязательных чёрных очках не перехватывали ловкачей, норовящих поперёд батьки проскочить внутрь сквозь огромные, широкие – тяжёлому танку проехать впору, - сияющие стеклом и хромом двери. Над танцполом не гремел победительно очередной сверхпопулярный ремикс, в ВИП-зоне не хлестали шампанское из трёхлитровых магнумов, и распалённые алкоголем и кокаином парочки не обжимались по туалетным кабинкам.
Начнём с того, что никакого танцпола в клубе «Деймос» вообще никогда не было. Его клиентуру составляли исключительно солидные господа и – чуть реже – дамы, которым совершенно не к лицу спазматически дёргаться под примитивные мелодии и ритмы современной эстрады.
ВИП-зоны, кстати, не было тоже. Ибо каждый посетитель клуба по определению принадлежал к элите – города, штата, а то и всей Новой Англии. Представители старых аристократических фамилий, скоробогачи, раздобревшие на военных заказах после отступления Армии Света в Европу, генералы с большими звёздами на погонах, светские львицы с повадками течных сучек… Полный комплект Очень Важных Персон.
И уж конечно, не было больших красивых дверей под огромной вывеской, брызжущей неоновым разноцветьем. Те, кому нужно, и без всяких вывесок отлично знали, как добраться до неприметного переулка в глубине Финансового Района и каким образом употребить чёрную, блестящую, словно антрацит, пластиковую карточку почётного гостя клуба «Деймос». Кто же не знал – тому, значит, и не нужно.
А вот охранники, справедливости ради заметим, всё-таки наличествовали, причём в немалом числе. Ещё совсем недавно. И шампанское тоже имелось в достатке. Как раз сейчас дорогущий брют неспешно растекался по наборному паркету, смешиваясь с холодной багровой кровью и тёплым серым пеплом.
В воздухе ощутимо потягивало кислой пороховой гарью и сладковатым душком подгоревшего жаркого.
Освежающая, с лёгким мятным привкусом горечь пилюль приятно пощипывала язык и нёбо, сдерживая накатывающие волны головной боли.
- И это всё, на что способны ваши поддельные вампиры, мистер Грин? Жалкое зрелище. Однако вернёмся к нашему разговору, если не возражаете…
Мистер Грин возражать не стал. Не осмелился. Попробуй-ка, возрази, когда тебя в самом прямом смысле держит за яйца неведомая долбаная тварь в женском обличье, пять минут назад прошедшая сквозь тройной периметр защиты с такой непринуждённостью, будто его вообще не существует. Мистеру Грину стоило большого усилия отвести взгляд от её пальцев, вцепившихся сквозь дорогие вельветовые брюки в его драгоценное хозяйство – тонких, кривых¸ как птичьи когти, обгоревших чуть не до костей. Обе руки незваной гостьи до самых локтей покрывали безобразные жёлто-бело-красные рубцы старых ожогов. Но самым жутким в её облике были даже не эти увечья, а ярко-голубые, окаймлённые пушистыми рыжими ресницами глаза на веснушчатом лице. Сейчас они выглядели как две узкие расщелины, ведущие на самое дно ада, откуда фонтанами било всепожирающее сапфировое пламя.
- Т-ты… ты не понимаешь, что наделала, - пробормотал Грин. – Не представляешь даже, на кого задрала лапу… Откуда ты вообще такая взялась? Ведь не из полиции, верно? У нас вся полиция прикормлена… Неужто правду говорят про нелюдей на службе Коми…
- Высокий, тощий, бледный торчок, сплошь расписанный татуировками, - перебила хозяина страшная гостья. - Как его зовут, мистер Грин?
Главный сутенёр Бостона отрицательно замотал головой. Его остроносая крысиная физиономия, покрытая крупными каплями ледяного пота, скривилась от страха пополам со злорадством.
- Да они от тебя мокрого места не оставят, мразь!
- Повторяю вопрос. Как.
Тварь из преисподней подняла правую ладонь.
- Его.
Широко растопырила страшные, обугленные, крючковатые пальцы, на кончиках которых пульсировал с едва слышным гудением белоснежный огонь.
- Зовут?
И коротко, без замаха, впечатала пятерню Грину прямо в лицо.
Даже пронзительный визг сутенёра «ГАДИНА-А-А!!!» не смог заглушить густое, скворчащее, сытное шипение – будто на раскалённую сковороду бросили добрый кусок сырого мяса.
- В следующий раз я выжгу вам глаза, мистер Грин, - светским тоном сообщила рыжая ведьма. – А потом поджарю яйца. И вы попробуете их на вкус. Повторяю вопрос: как его зовут?
Покрытые коростой пальцы нарочито медленно сжались в кулак. Потом средний и указательный так же неторопливо распрямились, словно большая любопытная улитка вытянула рожки.
- Идёт коза рогатая за малыми ребятами…
- Н-Е-Е-Т! – обожжённые, вздувшиеся волдырями губы мистера Грина растянулись в хриплом вопле. – НЕ НАДО! Фулер! Тебе нужен Фулер, будь он проклят! Ричард Фулер! Из Нью-Йорка!
- Наконец-то мы сдвинулись с мёртвой точки. Но вы сказали «они», мистер Грин. Кто ещё?
Перед лицом сутенёра опять возникла «коза», многозначительно пошевеливающая «рогами».
- Рэ… Рэндалл, - выдохнул он.
- Однако. Тот самый Рэндалл?
- Да я в душе не люблю, какой он там Рэндалл! – завыл Грин. – Чтоб ему сдохнуть, этому Рэндаллу! Тоже мне, крыша! Где она была, его сраная крыша, когда ты тут резвилась?!
- Подробности, мистер Грин. Мне нужны подробности.
- Он вышел на меня полгода назад, - исправно затараторил хозяин клуба, будто загипнотизированный грозным видом «козы». – Предложил новый товар – вампирских проституток. Ну, не настоящих, конечно. Ихняя организация там, в Большом Яблоке, навострилась делать фальшивых вамподевок. Вкалывают обычным шлюхам какую-то хрень или типа того, в общем, не знаю, мне не рассказывали, а я не настолько дурак, чтобы в чужие дела лезть. А чтобы вампирши не сделали ноги, вшивают им чип послушания. Нажал клиент одну кнопочку на пульте – девка валится, как бревно, нажал другую – бац! – вот ей разряд, чтоб бодрей шевелилась, третью – ноги врозь… Товар не из дешёвых, только для солидных клиентов при больших деньгах.
Голубой огонь, жгущий и без того поджаренную до хрустящей корочки физиономию Грина, метнулся в сторону: демонесса посмотрела на скрючившееся у её ног нагое тело.
Девушка. Совсем юная, вряд ли старше шестнадцати, но с уже налившейся грудью и тугими бёдрами. Не иначе, коу-гёрл откуда-нибудь со Среднего Запада. Медовые кудри, нос кнопкой, широко распахнутые мёртвые глаза цвета молодой листвы. И сахарные иглы острейших, чуть загнутых клыков, торчащие из-под верхней губы.
- Я никого из них и пальцем не тронула. Почему они все умерли, мистер Грин?
Предводитель бостонских сутенёров повёл опалёнными бровями:
- Ну так а что, для этого тоже кнопочка имеется. Только на моём пульте, клиентам не положено. Нажал – и все вамподевки хором сосут у святого Петра-А-А-А-АГХ-ГХ-Х!!!
Опять зашипело, забулькало, вкусно понесло жареным.
- Спасибо за сотрудничество, мистер Грин, - произнесла гостья. – Больше вопросов не имею.
- АГХ-АГХ-АААКРХХХ…
Тело мистера Грина опрокинулось на запакощенный паркет – вместо глаз зияют две выжженные ямы, из разорванной ширинки бьёт кровавый фонтан.
Мгновение – и рыжая демонесса наклонилась над агонизирующим телом:
- Я всегда выполняю свои обещания, мистер Грин, - жуткие пальцы разжали челюсти сутенёра и вложили между крошащимися от боли зубами нечто съёжившееся, сгоревшее до хрустящих чёрных угольков.
- Приятного аппетита!

* * *

- Брависсимо! Что за эффектная концовка! У этой женщины определённо есть вкус к насилию. Мне по нраву, когда нелюдь – убийца действует вот так, с огоньком!
Мужчина, произнесший эти слова, вальяжно развалился в вертящемся кресле с высокой спинкой. Внешне он представлял собой воплощённый кошмар любого полицейского – гражданин абсолютно типической наружности, без единой яркой приметы, самый натренированный взгляд не выхватит такого из толпы. Лет тридцати пяти на вид, среднего роста, с заметно обозначившимся брюшком; гладкие тёмные волосы зачёсаны назад, открывая залысины на лбу; тщательно выбритый подбородок с ямочкой; на носу – в меру стильные очки в пластиковой оправе; голубая сорочка, серый костюм, галстук в чёрно-синюю полоску – всё неброское, хорошего качества, но не чрезмерно дорогое. Эталонный частный предприниматель средней руки, обитатель фешенебельного пригорода, исправный налогоплательщик и добрый патриот Америки – хоть сейчас под стеклянный колпак и в Палату мер и весов…
…если бы не одна крошечная деталь.
Глаза.
Ярко-весело-карие, почти золотые, каких у людей никогда не бывает, они смотрели на мир с таким выражением, будто их обладатель постоянно прикидывал, сколько тонн белого фосфора и ядерных бомб потребно для превращения всей окружающей реальности, от горизонта до горизонта, в выжженную пустыню. Прикидывал вроде бы в шутку, а вроде бы и всерьёз.
Сейчас эти изумительные глаза прямо-таки впились в картинку «трёхмерки», наблюдая, как рыжая бестия громит бостонский клуб «Деймос».
- В каждом её жесте, в каждом ударе чувствуется стиль, - восхищённо комментировал златоокий нелюдь. – Какая хватка! Бедный, бедный мистер Грин, сегодня определённо не его день. Пожалуй, нам придётся искать нового контрагента в Бостоне.
Одна из двух фигур, почтительно торчащих за спинкой кресла, - с необычайно широкими плечами, ростом под самый потолок, в своеобычном кожаном плаще до пят и шляпе с бескрайними полями, – откашлялась и неожиданно тихим, деликатным голосом библиотечного завсегдатая произнесла:
- Едва ли это окажется сложной задачей. Верное дело, большие деньги – все тамошние бандиты выстроятся в очередь, нам останется только выбирать. А мистеру Грину поделом. Напрасно он вообразил, что может безнаказанно зажимать прибыль.
- Совершенно верно, Рэндалл, - кивнул золотоглазый, прокручивая запись по новой. – Будем надеяться, преемник мистера Грина усвоит урок и запомнит, что с Организацией шутки плохи.
- Я всё-таки не понимаю, босс, - вступил в разговор доходяга с сальной копной нечёсаных волос, костлявым лицом законченного наркомана и чёрными разводами татуировок на дряблой груди под кожаной жилеткой. – Весь этот огород с Таунсендом, сектой рыбопоклонников и шогготами – мы городили его только затем, чтобы эффектно оторвать яйца какому-то жалкому проворовавшемуся сутенёру?
- Ну что вы, мистер Фулер, - сладко улыбнулся золотоглазый. – Вы же видели её в деле. Разве не было бы безумным расточительством использовать такое сокровище как обычного киллера? Нет-нет, у меня на неё совсем другие виды, куда более серьёзные…
- Другие? Какие же? – недовольно буркнул доходяга.
- Ну, право же, мистер Фулер, имейте терпение. Вы в Таунсенде закрутили поистине блестящую интригу, разве не жалко её ломать теперь, когда до кульминации рукой подать? Обещаю: вы сами всё увидите, и притом очень скоро. Она идёт по вашему следу – прямо в ловушку. А сейчас, мистер Фулер, отчего бы вам не заняться приготовлением нашего фирменного коктейля? Грядёт новая поставка товара, и Организации потребуется много колдовского зелья для милых дам.
Фулер зыркнул чёрными маслинами глаз на босса, ощерил неровные жёлтые зубы, собираясь, видно, что-то сказать, но передумал, резко повернулся на стоптанных каблуках и вышел вон. Рэндалл проводил его долгим алым взглядом.
- Колдун что-то подозревает, - по-прежнему негромко сказал он. – Эти подозрения пока расплывчаты и неконкретны, но с ним лучше быть настороже. Судя по его послужному списку, он умеет... удивлять.
- Плевать, - равнодушно отозвался золотоглазый. – По большому счёту, старина Мбага уже не нужен Организации. Мавр сделал своё дело, мавр может гореть огнём. Вот, - он ткнул пальцем в движущееся изображение рыжеволосой дьяволицы, - вот единственное, что сейчас имеет значение. Как твоё мнение, Рэндалл?
- Пожалуй, похожа, - задумчиво протянул великан. – Я бы даже сказал, очень похожа...
- Нет! – босс только что не подпрыгивал от избытка энтузиазма. – Не просто похожа! Одно лицо! Присмотрись внимательнее – какие знакомые движения, жесты, повадки! Теперь ясно, почему Литиум сбежала – вовсе не из-за этого глупца Нечто, о нет, она хотела спрятать ребёнка! Я переоценил её как учёного и недооценил как мать. Сперва она думала укрыться в Тайном Месте, а когда мы нагрянули туда на «Ломе неба» и принялись швырять ядерные бомбы, переместилась в иное время. Однако теперь круг замкнулся, Рэндалл. Мой план вот-вот исполнится!
- Но у неё дочь, а не сын, - заметил громила. – Вы никогда…
- Вздор, вздор, - отмахнулся золотоглазый. – Я уверен – всё пройдёт как по маслу. Ты же знаешь, Рэндалл, предчувствие ни разу меня не подводило!
Верный телохранитель мог бы возразить, что на его памяти предчувствие подводило босса как минимум дважды – сначала в Энске, а после в Излучинске, и это если считать только капитальные поражения, не вспоминая о менее ярких провалах. Но он ясно видел, что золотоглазый сейчас не в настроении выслушивать резонёрские речи, а потому лишь покорно вздохнул и пробормотал:
- Да, конечно. Как вам будет угодно, мой фюрер.

* * *

У Надежды ещё достало сил затворить тяжёлую железную дверь «Деймоса», но тут стеклянные башни Бостона пошли вокруг неё колесом, и гостье из прошлого пришлось что есть силы вцепиться в дверную ручку, чтобы устоять на ногах. Спасибо хоть, в ночь с пятницы на субботу в Финансовом Районе было шаром покати, только изредка скользнёт по пустынным улицам бдительный полицейский патруль, не заглядывающий, к счастью, в узкие тёмные переулки.
Правый локоть и колено невыносимо саднили, из пореза на левом виске капала кровь, а в затылок вонзилось невидимое раскалённое сверло; оно вращалось с ужасающей медлительностью, наматывая на себя корчащиеся от жара извилины. Самое скверное, что никакого облегчения не предвиделось – обезболивающее отныне приходилось расходовать с величайшей бережливостью, ведь по-соседски заглянуть к профессору Адане в Научный отдел за новой баночкой волшебных пилюль ей больше не суждено. Смуглая толстушка в неизбывном белом халате навсегда осталась по ту сторону проведённой кровью черты – вместе с непреклонным герром фон Зонненменьшем и заботливым Густавом Шульцем.
Теперь, когда Феникс одним махом нарушила и Закон о Нечеловечестве, и ещё добрую дюжину установлений КДНР (не говоря уж о банальной уголовщине), дорога в Комитет ей заказана раз и навсегда. Разве что в одиночную камеру антарктической тюрьмы для особо опасных нелюдей.
Ну и пусть, подумала Надежда. Я не отступлюсь. Тем более что дело, оказывается, не просто в осатаневшем маньяке. Тут целая организация. Отлично законспирированная группа негодяев, обращающих глупых девиц в клыкастые подделки под вампиров и продающие их услуги богатым и влиятельным затейникам. И тот, кого зовут Ричард Фулер, работает именно на них…
Перед мысленным взглядом Надежды вспыхнуло окровавленное золото пышных волос на грязном бетонном полу. Со дна желудка взметнулась отвратительная кислая волна, и она едва успела согнуться, чтобы не запакостить окончательно куртку-бомбер и замшевые джинсы, и без того изрядно пострадавшие при штурме «Деймоса». Отважная мстительница, самозабвенно блюющая после казни злодея – такого, кажется, ещё нигде никогда не бывало, подумала Феникс в коротком промежутке между спазмами. Хотя за японские комиксы не поручусь. Там чего только не рисуют.
- Я иду за тобой, Фулер, я иду по твоему следу… - прошептала она, проведя ладонью по бледному лицу, на котором ярче выступила россыпь веснушек. – И когда я отыщу тебя, Фулер, ты заплатишь мне так, как никто никогда не платил. И за Барби, и за всех тех, кого твои приятели превратили в вампиресс… Я переверну вверх дном весь Нью-Йорк, Фулер, запалю его с пяти концов, если понадобится, но найду тебя, слышишь?!
Очень некстати ожил телефон в кармане куртки. Аппарат спецсвязи КДНР испускал такие пронзительные трели, что почти утихшая головная боль опять встрепенулась и запустила в мозг свои пылающие лезвия.
- Да?
- Фройляйн Ефимовская, - скрипучий голос Генриха фон Зонненменьша звучал как шуршание холодного ветра над заметённой снегом пустыней. – Я получил ваш отчёт вместе с рапортом. Что это означает?
- Всё очень просто, господин председатель. Я подала в отставку. Ушла из Особого отдела. И вообще из Комитета.
- Вот как. Позвольте узнать причину столь неожиданного решения?
- Она указана в рапорте, господин председатель.
- «Личное желание» - это не причина.
- Других объяснений у меня нет, господин председатель.
Фон Зонненменьш несколько секунд молчал. Когда он заговорил снова, ветер утих, а в глубоком снегу обозначились проталины:
- Надежда Михайловна, я понимаю ваше желание найти убийцу Аллы Соколовой. И разделяю его, поверьте. Она была… хорошей девушкой. Никому за всю свою жизнь – короткую, увы – не сделала зла. Но мы должны строго следовать закону…
- Нет!
Это короткое слово прозвучало так, что председатель КДНР невольно вспомнил промозглую ноябрьскую ночь и крик громадной огненной птицы над Варшавой.
- Я не понимаю…
- Я тоже не понимаю, господин председатель! – сорвалась Надежда. – Не понимаю, почему мы топчемся на месте и бубним про какой-то закон, когда под самым носом у Комитета процветает целая подпольная империя нелюдей! Не понимаю, как они делают вампиров из обычных проституток! Не понимаю, откуда берутся и как действуют чипы управления, которые они им вживляют! И уж совсем не понимаю, что связывает Ричарда Фулера, убийцу Аллы, и Рэндалла, оборотня-экстрасенса и личного телохранителя покойного Бастера!
Несмотря на преклонный возраст Генриха фон Зонненменьша, ум его сохранял остроту мономолекулярного резака, а скоростью мог поспорить с лучшими изделиями Республики Машин. На то, чтобы усвоить сумбурный поток информации, рассортировать её и разложить по полочкам, у господина председателя ушло не больше пяти секунд.
- Откуда у вас эти сведения, Надежда Михайловна?
- От некоего мистера Грина, сутенёра и хозяина одного очень интересного клуба в Финансовом Районе Бостона.
- Превосходно! В свете вновь полученной информации и речи быть не может о вашей отставке. Немедленно доставьте этого Грина в ближайшее отделение КДНР для подробного допроса и…
- Не выйдет, господин председатель, - криво усмехнулась Ефимовская. – Мистер Грин скоропостижно скончался. Вместе со всей своей бандой, вот ведь какая незадача. Погорели, так сказать.
Вот теперь пауза затянулась на целую минуту. Надежда представила, как Генрих фон Зонненменьш застыл в кресле, длинный, прямой, несгибаемый, высушенный временем, как он сжимает трубку секретного телефона в тонкой руке, перевитой вздувшимися венами, покрытой лёгким старческим пушком.
- Что ты натворила…
Она ожидала ледяного «Убийца!». Или колюче-презрительного, сквозь зубы «А ведь мне говорили, что нелюдям нельзя доверять». В общем, чего угодно, только не этих горьких слов, больше похожих на стон.
- Зачем? Неужели месть настолько застила тебе глаза? Что же ты наделала…
Это было уже слишком. Обугленные пальцы сжались, брызнули белым пламенем, и аппарат спецсвязи превратился в бесполезный сгусток расплавленного пластика.
Смахнув с ресниц непрошеные слёзы, новоявленная преступница, опасная нелюдь-убийца Надежда Ефимовская скрылась в ночной темноте.

Май.
Раннее утро где-то в Найт-Сити.
Холодный тротуар переулка.
Дрожь земли, рычание машин - то несутся по дорожной полосе автомобили. Говор людской. Шаги нечастых людей на улицах.
Это место - гетто.
Сейчас еще рано, и потому людей немного. Кевин выползает из переулка, в котором пару дней назад "поселился", чтобы просить милостыню, часов где-то в девять-десять, реже - в восемь.
А сейчас - шесть-семь часов утра. Все адекватные люди еще спят.
Только вот послышались ритмичные, быстрые, пружинистые шаги - то пробежал кто-то мимо. Блейз уже стал распознавать шаги местных жителей - вот это, как он узнал, был какой-то любитель здорового образа жизни. За пару дней Кевин стал распознавать эти шаги.
Шесть тридцать. Плюс-минус пять минут. Мимо этого места "физкультурник" всегда пробегал именно в это время в прошлые дни; Кевин предположил, что он пробегает в такое время всегда. Откуда знал, в какое время бегал "спортсмен"? Еще недавно в этом переулке жил другой бомж, носивший с собой дешевые электронные часы. Кевин не знал, куда он делся.
На другом конце переулка мяукала кошка.
Кевин, вытянув ноги и оперевшись спиной на холодную, твердую стену, сидел в переулке, держа в руках свою палку. Справа стоял мусорный бак. В крайнем случае в нем было можно искать еду, но Блейз не настолько опустился: он предпочитал собирать мылостыню, и на полученные от милосердных людей деньги покупать в ближайшей закусочной еду.
Закусочная была недалеко - выйти из переулка, повернуться налево почти на девяносто градусов, потом сто двадцать три шага по прямой, поворот налево, тридцать семь шагов, снова налево, десяток шагов, слева будет дверь черного входа. Постучать. Поспорить с хозяином, получить свой завтрак. Или обед. Или ужин. Как получится. Если не успеет за день собрать достаточно денег - приходится переносить трапезу на ужин.
Назад - тем же путем.
Кевин специально выбрал именно этот переулок для "заселения" - поближе к заведению общепита и чтобы не пришлось переходить дорогу.
Он знал - стены серые, небо темное, кровь красная.
Он знал - где-то на востоке поднимается золотистый шар солнца, а небеса окрашиваются в алый.
Но не видел. Вместо этого у него перед глазами... нет, не тьма, а свет. Сияние. Пламя. Даже когда он ничего не видел, его огонь, его проклятие, не исчезало, не уходило - оно просто плавало перед его взором чередой бесконечных багряных и желтых вспышек, словно пытаясь сжечь его мозг.
Порою Кевин боялся, что так оно и будет. Не сейчас, не сразу... но когда-нибудь случится.
Может, этому сиянию под закрытыми веками он был обязан тем, что когда он снимал повязку, его не слепил свет этого мира.
Может, причиной тому была его мутация...
Кевин не знал.
Он знал, что есть стена, тротуар, переулок, мусорный бак справа, обрывок ткани, служивший одеялом и подложенный под ягодицы, трость, вонь и машины на проезжей части.
И пара несущественных деталей, таких, как его жизнь.
...
Кевин посильнее укутался в свой пестрый плащ, усеянный заплатками. Ему не нравилась эта весна. Ему не нравился этот город. Ему не нравилось его положение.
В такие моменты он с ностальгией вспоминал свое раннее детство.
Кевин мог бы "подселиться" к другим бомжам, но как-то не хотелось. Он предпочитал быть в одиночестве даже среди других жителей паранормального гетто; так ему было спокойнее. Впрочем, вероятность стать жертвой ограбления другими бомжами - как бы это странно не звучало - порою заставляла его задуматься о разумности подобного решения.
Впрочем, пока еще ничего не случилось - ну, кроме исчезновения его "соседа", который, кстати, называл себя "Роб".
Так что пока все было нормально. Ну, насколько это возможно для бомжа-пирокинетика, вынужденно являющегося слепым.

Сообщение **Nailbuster** » 04 фев 2014, 00:30

По мере того, как лучи восходящего дневного светила метр за метром заливали жидким золотом Триста Тринадцатую авеню - главную улицу Найт-Сити, пыльный проспект с испещрённым древними колдобинами асфальтом, всего полсотни шагов в ширину и два-три квартала в длину - так вот, по мере того, как в свои права вступал неумолимый день, ночной народ вокруг вёл себя всё тише и тише. Обычная для здешних мест предрассветная суета уже давно успела улечься, и теперь улицы покидали последние опоздавшие.
- Чёрт, чёрт, чёрт! - Мимо Кевина, шипя от боли сквозь стиснутые зубы, пронеслось нечто на высоченных шпильках, стук которых гулко разнёсся по переулку, эхом заметавшись между сырых каменных стен, как много-много маленьких каучуковых мячиков. Пахнуло дешёвыми духами и палёной плотью - Салли, местная жрица любви и, по заверениям Роба, красотка что надо, похоже, опять замешкалась на своём перекрёстке дольше положенного. Охаживала очередного клиента? Что ж, если так, её ждёт не только пустой карман, но и целые сутки мучительной регенерации. Если, конечно, она не догадалась припасти в морозилке хотя бы полпакета с прошлой раздачи - утолив Голод, она будет в порядке через пару часов.
Найт-Сити был городом внутри города. Вещью в себе. Язвой на теле большого Нью-Йорка, которую никто без особой нужды не хотел теребить. Бесформенной родинкой на лице, которую столь же трудно не замечать, сколь бестактно упоминать её в разговоре с её же собственным невезучим обитателем. И ведь нельзя сказать, что в других районах нелюдей было меньше - о нет, столица дневного, легального мира кишела ими от Бруклина до Статен-Айленда, от Манхэттена до Квинса, их можно было встретить и среди маклеров на Уолл-стрит, и среди тихих домохозяек в зелёных пригородах. Просто тем счастливчикам повезло остаться незамеченными. Или они просто влились в нужную струю, сумели пригодиться обществу смертных. Или имели могучих покровителей в таких заоблачных высях, какие здешним ребятам даже под самой мощной синтетикой бы не привиделись. Сами же они - Роб, Салли, да и Кевин, чего уж там - барахтались в грязи где-то на самом дне, и имя этому дну было Найт-Сити. Территория отверженных и непринятых, а кто, как не нелюдь, может с полным правом объявить, что его все отвергли и никто не принял?
Стихийное гетто и его добровольные пленники.
Солнце уже пригрело ступни Кевина - значит, совсем рассвело. Улица сейчас должна была почти совсем опустеть. Вдали гудел, приближаясь, мотор. Кто там с утра пораньше? Гуманитарная помощь или патруль? Бронемашина спецназа NYPD или обшитый стальными пластинами фургончик какой-нибудь захудалой Ассоциации Частных Клиник Бронкса Во Имя Борьбы С Голодом И Межвидовым Предубеждением? Единственные, кто заезжал в Найт-Сити чаще, чем раз в полгода. Первые - следить, как положено, за порядком, время от времени проводить бессмысленные рейды, показательные обыски, массовые аресты, иногда - шумные облавы, совсем редко - тихие расстрелы на месте. Вторые привозили кровь. Сдавали её бакалейщику в одном конце Триста Тринадцатой и аптекарю - в другом. Помогали организовывать раздачи, стояли у дверей на карауле, сжимая ружья в трясущихся от страха руках.
Голодный низший вампир - зрелище не для слабых рассудком.
Машина медленно протащилась мимо. Нет, всё-таки полиция. Угрюмым шестиколёсным монстром, ощерившимся во все стороны стволами пулемётов, наверняка управлял какой-нибудь зелёный очкастый оператор, засевший в самом начале улицы с пультом в руках. Копы не дураки, без крайней необходимости пускать сюда живых не станут. Меланхолично вращавшаяся вправо-влево башня броневика несла на себе тяжёлый огнемёт, примитивный биосканер и намного более чувствительный датчик UIC. Если что-то, не являющееся человеком, позволяет себе наглость бродить здесь без чипа, копы снизойдут до того, чтобы прибыть лично и стреножить нарушителя спокойствия. А заодно и обшмонать по третьему кругу близлежащие дома на предмет чего - или кого - запрещённого.
А пока - броневик-беспилотник, призванный напоминать нелюдям о незыблемости сложившегося порядка вещей, попёр дальше по Триста Тринадцатой. Как и прошлым, и позапрошлым утром. Ничего примечательного.

При повороте на Найтмар-авеню автоматический броневик резко затормозил: перед самым его скошенным рылом с нарушением всех возможных правил дорожного движения проскочил длиннейший золотой «мерседес пульман» последней модели. Невидимые лучи биосканера и детектора UIC безрезультатно скользнули по зеркальным стёклам роскошной машины – девятый класс защиты гарантировал абсолютное экранирование. Обычную подвеску автомобилю заменяли плазменные генераторы интерферирующих силовых полей, вследствие чего его гладкое брюхо без малейших колыханий скользило в добром полуметре над щербатой дорогой. Такие лимузины, стоившие не дешевле чугунного моста, едва входили в моду у обитателей самых фешенебельных кварталов Большого Яблока – а в Найт-Сити, где вертелись более чем солидные, хотя и очень грязные деньги, счёт им шёл уже на десятки.
Выбросив из-под днища четыре разлапистых опоры, «мерседес пульман» с тихим завыванием притормозил - вернее, приземлился - перед входом в ночной клуб с двусмысленным названием «Вкусняшка», прямо напротив переулка, в котором расположился Уголёк. До слуха пироманта донеслось сытное гидравлическое чавканье дверей, потом хриплый, с явным латиноамериканским акцентом баритон прорычал: «Куда попёрлась?» - и серебряный женский голос отрезал в ответ: «Тебя забыла спросить!» Поперёк Триста Тринадцатой уверенно простучали подкованные металлом каблуки, после чего в ладонь Эшеру ткнулась скрученная трубочкой купюра.
Она являлась уже шесть дней подряд – всегда прибывая на том самом «мерседесе» в компании одного и того же отморозка, надо думать, собиравшего дань со «Вкусняшки». Она не носила популярных на Триста Тринадцатой тяжёлых ароматов, рассчитанных на гарантированное поражение мужчин в радиусе десяти метров, разве что легчайший запах хвойного шампуня и дезодорант, отдающий холодной мятой. Она всегда подавала двадцать долларов. Она не снимала кожаные перчатки, хотя погода стояла не по-весеннему тёплая. А ещё она никогда не произносила ни слова: просто молча вручала щедрое подаяние, потом быстрым шагом пересекала Триста Тринадцатую и усаживалась в лимузин, после чего тот воспарял над мостовой, закладывал лихой разворот через сплошную, обдавая Уголька порывом тёплого ветра, и пропадал с концами в нарастающем шуме городских трасс – до следующего утра.

- И сколько ты ему сунула? - кисло осведомился толстенький мексиканец, студнем расплывшийся на заднем сиденье суперкомфортабельного «мерседеса». Кондиционер бесшумно струил подслащённую прохладу, но по круглому смуглому лицу и жирной шее мужчины всё равно градом катился пот, и в отделанном кожей клонированного плезиозавра салоне уже ощутимо попахивало козлом.
- Да всего-то червонец, - невозмутимо солгала женщина, потягиваясь всем телом — сильно, сладко, до хруста в суставах. Блестящий чёрный комбинезон в обтяжку — нечто среднее между рабочим нарядом суперэлитной доминатрикс и униформой бойца-диверсанта из фантастической трёхмерки — позволял в малейших подробностях рассмотреть все без исключения интересные выпуклости и заманчивые ложбинки красивого женского тела.
- Целый червонец?! - недовольно проворчал латиноамериканец. - Да этот сраный бомж за доллар бы тебе ноги целовал!
Его спутница задумчиво воззрилась на собственные ботинки — высокие, почти до колена, с крепкой шнуровкой, на основательных каблуках с металлическими подковками. Стиль милитари этой весной опять вошёл в моду, к тому же такая обувка придавала большую дополнительную убедительность полемическому приёму «с вертушки в щи», способному переломить ход практически любой уличной дискуссии.
- Не думаю, что я бы ему позволила, - заключила она. - Мне как-то пока и без педикулёза с чесоткой не скучно. Но всё равно ты жмот, Гонсалес. Скаредный мексиканский селюк, текилой не пои — дай посчитать чужие деньги.
- Это мои деньги, Хоуп, - мексиканец оскалил мелкие, дочерна прокуренные зубы. - И мне не по нраву, когда ты швыряешь их какому-то бродяге.
- О да, это твои деньги, - накрашенные ярко-алой помадой губы растянулись в ядовитой улыбке. - Только одно маленькое уточнение: без меня ты бы их видел разве что во влажных снах. Или вы уже забыли, мистер Крутой Воротила, как ещё на прошлой неделе за червонец впаривали этим самым бродягам своих потасканных сосалок? Вот и не наезжай.
- Как скажешь, дорогуша, - Гонсалес в притворном смирении всплеснул пухлыми ладонями. - Но тогда уж не обижайся, если как раз этого червонца мне не хватит, чтобы заплатить братьям с того берега Рио-Гранде за твой порошок. Так что сама не наезжай, Хоуп, тупая сука, а то ведь я тоже могу напомнить, как ты за дозу передо мной на коленях ползаешь, когда у тебя головка бо-бо!
Женщина отвернулась к затемнённому окну «мерседеса» - так резко, что длинная чёлка а-ля Леди Гага упала ей на глаза, очень кстати скрыв полыхнувшую в них голубую ярость. Мразь. Ничтожество. Не описать словами, с каким удовольствием она зажарила бы его живьём. Приготовила бы на собственном сале, прямо в нелепом кургузом пиджачке «под леопарда», брюках-дудочках, едва сходящихся на брюхе, и лакированных ботинках с острыми носами — дешёвый вырвиглазный шик Триста Тринадцатой улицы. Но время пока ещё не пришло, нет. Она даже поможет Гонсалесу дочистить улицы и переулки Найт-Сити от криминальной шушеры — всех этих толкачей разбодяженной «дури», мелкотравчатых сутенёров и рэкетиров. А вот потом, когда новоявленный авторитет своими безмерными аппетитами наконец обратит на себя внимание действительно крупных игроков нелюдского преступного мира, она сделает следующий ход.
Остаётся только ждать.
А это — не проблема. Уж чему-чему, но умению выждать подходящий момент для единственного смертельного удара специальных посланниц Центрального Комитета ВКП(б) обучали на совесть.

Покрытые застарелыми следами ожогов ноздри вдохнули привычный запах паленой плоти со слабой долей удовольствия. Жаренное мясо... Кевин был голоден, и промчавшаяся мимо Салли невольно пробудила голодное урчание в животе нищего своими откровенно издевательскими запахами, от которых пироманту отчего-то вспомнился безбожно божественный аромат индейки, которую мама готовила на День Благодарения.
Определенно, надо было пойти перекусить.
Кевин задумчиво пожевал свой язык, одной рукой копаясь в своем бездонном кармане в поисках денег. Истерзанные пальцы нашарили лишь пустоту: похоже, что денег в кармане не было вовсе, либо в бездонном пространстве кармана они залетели так далеко, что дотянуться до них не представлялось возможным.
Негромкий вздох - в нем вся скука, вся печаль, вся ностальгия и все страдание этого утра. Только этого утра, потому что вложить во вздох скуку, печаль, ностальгию и страдание за всю жизнь Кевин не смог бы просто физически. Такой вздох должен был бы акустической волной разнести весь квартал.
Сглотнув слюну, Кевин, прислушался к дрожи земли - приближался тяжелый транспорт. Вскоре послышался и гул мотора. Кевину, честно говоря, было без разницы, кто это - копы или "крововозы". Вторые его не касались, а первые... ну, если бы они приехали с целью устроить небольшую чистку, и Кевин привлек бы их внимание, то у него не было бы шансов убежать. Разве что он бы снова вынужден был снять с глаз повязку, и...
Пламя перед глазами вспыхнуло сильнее обычного. Огню, похоже, нравилась такая перспектива.
"Нет... стой..." - подумал Кевин. - "Что со мной такое?.."
Было одиноко. Скучно. Хотелось бы перекинуться парой слов с кем-нибудь - с тем же Робом, например - чтобы отвлечься от мыслей о голоде, о прошлом и о пламени. Увы, собеседников поблизости не было.
Уголек размял немного затекшую шею, и застыл, не до конца выпрямив голову: он услышал знакомый звук.
Вой фантастической машины, что замерла на том же месте, что и всегда. Ноздри уже вдохнули эфемерно-сладостные запахи, что вились невидимой аурой вокруг безымянной и безмолвной щедрой благодетельницы. Хотя ее голос не стал тайной до Уголька, чей слух оставался достаточно хорошим, чтобы различить ее голос.
Легкая неприятная улыбка подпаленной благодарности растянулась на выжженном мистическим пламенем лице, когда в израненную ладонь, похожую на какого-то уродливого паука с длинными растопыренными ногами, ткнулась благословенная трубочка нарезанной и покрашенной бумаги, которую кто-то очень давно назвал ценностью, начертав на ней буквы, знаки и лица давно почивших президентов.
Сжав пальцами щедрое подношение, "погорелец" негромко просипел, скрежеща пепельными оттенками голоса:
- Спасибо.
Дальше этой скупой благодарности он никогда не заходил и не зашел бы.
Еще несколько минут сидел бомж в неподвижности, ожидая, пока звук удаляющегося лимузина не утонет в отвратительном шуме бессмысленных и безликих машин на улицах города, что просыпался, приходил в движение, подобно исполинскому чудовищу, что поднималось из своей мрачной берлоги, разминая затекшие конечности-щупальца в обрамлении серого великолепия мрачных многоэтажек.
Спрятав купюру в карман пестрого от заплаток плаща, Кевин кое-как поднялся с земли, и, размяв свою спину, двинулся по привычному уже маршруту, проверяя дорогу впереди себя тростью.
Тихое постукивание. Гул машин. Звуки все большего числа людей на улицах. Запахи выхлопных газов.
"Выход из переулка. Поворот налево. Сто двадцать три шага по прямой. Поворот налево. Тридцать семь шагов. Поворот налево. Десяток шагов", - мысленно считал, двигаясь до цели, Кевин.
Повернувшись налево и подойдя к массивно металлической двери, окрашенной в черно-бурый и изукрашенной цветастыми граффити, пиромант коротко, но звучно постучал.

Предчувствие Беды — не каких-то там повседневных мелких неприятностей, а именно Беды с заглавной буквы — не отпускало Густава все три недели, покуда он валялся в одноместной палате, тупо переключая каналы «трёхмерки» и стращая медсестёр угрюмым блеском правого глаза. Левый вместе с большей частью головы был заключён в бинтовой кокон, как и располосованное до кости левое плечо. Из-под повязок сочилась боль — то пронзительно-острая, то тянущая, нудная. Впрочем, с болью вполне справлялись таблетки и уколы, а вот крепнущую день ото дня уверенность в том, что с Надеждой приключилось что-то очень скверное, заглушить было решительно нечем.
В первые дни после возвращения из Медвежьего Угла телефон в его палате буквально разрывался от пожеланий скорейшего выздоровления. Несмотря на чудовищные потери, высокое начальство Комитета постановило считать первую самостоятельную операцию Густава Шульца в целом успешной: в конце концов, гнездо оборотней разорено, пусть их предводитель и сбежал, зато получена чрезвычайно ценная информация о городе Энске, который — сюрприз! - отнюдь не уничтожен, а преспокойным образом болтается где-то во Внепространстве вместе со всей каэмовской мерзостью. С личными благодарностями отметились даже фрау канцлерин и британский премьер-министр — оказывается, у Лондона на Робина О'Мэйли ещё с семидесятых имелся зуб величиной с Биг-Бен за кое-какие кровавые художества в Ольстере.
Не было звонка только от одного человека. Вернее, от нечеловека. Все три недели — мёртвая тишина, наводящая на недобрые размышления.
Разумеется, Густав понятия не имел, куда и зачем господин председатель Генрих фон Зонненменьш услал Надежду. Задавать вопросы было бессмысленно — старик свято хранил служебные тайны и даже самым надёжным сотрудникам не доверял ни крупицы лишней информации. Но Особый отдел никогда прежде не проводил таких длительных операций. Долгая подготовка, кропотливый анализ данных, тщательная проработка всех деталей и один-единственный стремительный удар — вот обычная схема работы нелюдей на службе человечества. Какую бы задачу КДНР ни поставил перед рыжей фурией, ей уже давно следовало бы возвратиться в Варшаву.
Гаденькую мыслишку о том, что за три недели огненная ведьма могла просто-напросто отыскать более интересного спутника жизни, нежели бывший шофёр, Густав вырвал с корнем и вышвырнул вон. Нет, молодой швейцарец вовсе не считал себя сказочным красавцем или непревзойдённым знатоком по части постельных утех. Просто он твёрдо знал, что в лексиконе Надежды Ефимовской для такого действия по отношению к соратнику, на пару с которым были съедены пуды соли, имелось ровно одно определение - «предательство». А предательство в её глазах оставалось самым страшным из всех мыслимых грехов, не прощаемым ни в этой жизни, ни в следующей (в каковую Надежда, впрочем, всё равно не верила).
Левую щёку опять свело болезненной судорогой, да так, что в глазах на секунду помутилось. Только и не хватало во что-нибудь впилиться, подумал Густав и крепче сжал руль служебной "ауди". Главный хирург бернского госпиталя доктор Струбчинский — давно и без малейших на то оснований наречённый благодарными пациентами доктором Трупчинским — только кряхтел и цокал языком, разглядывая швы, наложенные впопыхах Андреем Волковым. Полевой медик сработал очень грубо, так что не избежать широких рубцов, предупредил он. И не соврал: вся левая часть лица Густава в автомобильном зеркальце бугрилась, как свежевспаханная, отчего вчуже хотелось завести разговор о видах на урожай яровых и озимых. Шульц и сам понимал, что по-хорошему ему бы ещё полежать в госпитале неделю-другую, но отсутствие вестей от Надежды изводило хуже боли, и он, вдребезги разругавшись со Струбчинским, можно сказать, удрал с больничной койки.
Машина скользнула в подземный гараж штаб-квартиры КДНР, откуда скоростной лифт вознёс Густава на административный уровень. Рассеянно кивая в ответ на приветствия сотрудников, он отпер дверь своего скромного кабинетика, сгрёб со стола кучку накопившихся флэшек и стал просматривать одну за другой...

Говоря казённым языком характеристик и аттестаций, за два с лишним года работы в Комитете герр Густав Шульц зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Всегда подтянутый, энергичный, по-немецки пунктуальный, неизменно корректный молодой человек выгодно отличался от прочих бойцов Особого отдела, и в первую очередь — от собственной начальницы, вспыльчивый нрав и пожароопасный темперамент которой давно сделались притчей во языцех. По пятницам после службы секретарши за третьей «маргаритой» вздыхали по перспективному жениху, которому жестокий рок судил оказаться в когтях старой ведьмы, разменявшей, о ужас, четвёртый десяток. Господин же фон Зонненменьш в последнее время взял манеру как бы невзначай заводить в присутствии герра Шульца речи о необходимости увеличения числа региональных представительств Комитета. При этом всемогущий глава КДНР нарочито горько сетовал на кадровый голод, и из-под сухих и голых, как у черепахи, век лукаво посверкивали на Густава острейшими гранями выцветшие до алмазной прозрачности старческие глаза. И даже грозный Ганс-Рудольф Шмерц, капитан швейцарцев, нанятых охранять штаб-квартиру Комитета, румяный здоровяк с закрученными штопором усами, снисходительно признавал, что герр Шульц - «правильный малый».
Тем большее потрясение испытали сотрудники КДНР в то майское утро, когда Густав ворвался в приёмную председателя, как потерявшая управление гиперзвуковая ракета. Дожидавшихся аудиенции посетителей ударной волной едва не вышвырнуло из кресел, вспорхнули стаей испуганных птиц служебные бумаги, бравые швейцарцы, несущие караул у начальственных дверей, разлетелись в стороны, будто кегли. Левая щека герра Шульца пламенела свежим послеоперационным багрянцем, правую заливала мертвенная зеленоватая бледность, глаза же приобрели нехорошее сходство с триплексами тяжёлого танка, прущего под ураганным огнём на занятую неприятелем высоту.
Личный секретарь председателя фройляйн Марта чуть замешкалась, соображая, смирит ли этакий наступательный порыв силовое поле или лучше уж профилактически полоснуть Густава мегаджоулевым лазером по всем требованиям протокола безопасности. С моторикой и реакцией у Марты дело обстояло не хуже, чем со знанием тонкостей секретного делопроизводства — специальную подготовку на случай возникновения чрезвычайной ситуации в КДНР проходил весь персонал до мойщиков окон включительно, - и невидимый барьер заработал буквально через пару секунд. Однако бойцы Особого отдела на полигоне и в спортзале бывали всё-таки чаще, чем административный персонал, поэтому силовое поле раскинулось уже за спиной Густава. Обшитая морёным дубом дверь из прочнейшего молибденового сплава захлопнулась с артиллерийским грохотом.

- Добрый день, герр Шульц, - Генрих фон Зонненменьш даже не удостоил взглядом вломившегося без доклада сотрудника. Расположившись за столом, размеры которого наводили на мысль об авианосцах и палубной авиации, господин председатель просматривал документы, изредка делая пометки синим карандашом. «Трёхмерки» и электронные планшеты бывший министр иностранных дел Германии не одобрял — равно как автомобили на плазменной тяге, кондиционеры, юбки выше колена и реактивные самолёты.
- Судя по всему, волнения доктора Струбчинского безосновательны: вы полностью оправились от ран и рвётесь в бой. Что ж, прекрасно, - включайтесь в работу, её у нас, как всегда, хватает. Прежде всего, займитесь подготовкой Нью-Йоркской конфе...
- Что это такое?! - непочтительно перебил старика Густав, протягивая ему свой служебный планшет.
- Гм, - на длинном сухом лице фон Зонненменьша изобразилось недоумение. - Вы не узнаёте стандартную ориентировку Комитета? В таком случае я, может статься, несколько поторопился с выводами. Не исключено, что вам действительно стоит ещё подлечиться...
- Господин председатель! - рявкнул Шульц таким голосом, что пуленепробиваемые стёкла в окнах отозвались тонким нервным дребезжанием. - Извольте объяснить, что тут происходит!
- Вы что, читать разучились, герр Шульц? - раздражённо осведомился Генрих фон Зонненменьш. - Извольте: Комитетом по делам нечеловеческих рас по подозрению в совершению ряда убийств разыскивается... Имя: Надежда. Фамилия: Ефимовская. Возраст:... Экстрасенс-пирокинетик, класс «три А»... Код операции: «красный»... Какое именно из этих слов недоступно вашему пониманию, герр Шульц?
Густав отлично понимал каждое слово по отдельности, но все вместе они слипались в какую-то жуткую, противоестественную бессмыслицу. Надежда, его Надежда — преступница? Владелица консорциума Red Star, миллионерша — и разыскивается Комитетом как убийца? Бред. Чепуха. Невозможно, немыслимо! Тут какая-то ошибка. Или, скорее, провокация. Да, точно: Надежду подставили, наверняка подставили! Она — слишком гордая женщина, чересчур своевольная, вспыльчивая, неуёмная в гневе. Кинулась очертя голову, запуталась, попала в ловушку!
- Я тоже хочу в это верить, герр Шульц, - сказал председатель, и Густав, к стыду своему, лишь теперь понял, что произносит эти бессвязные речи вслух. - Увы, причастность Надежды Михайловны к убийствам нелюдей сперва в Бостоне, а теперь и в Нью-Йорке можно считать бесспорной. Но нам нужно разобраться в происходящем. Её жертвы — далеко не ангелы, и тут многое непросто... Посему прошу вас принять должность временно исполняющего обязанности начальника Особого отдела и приготовиться к вылету в США. Мы отбываем сегодня в двадцать три сорок из аэропорта имени Фредерика Шопена. Я перешлю вам всю информацию по Таунсендскому делу, обсудим её в пути. Более не смею задерживать, герр Шульц.

Скрипнули мерзко и весьма громко несмазанные петли. Ударил в ноздри тяжелый, затхлый запах дыма, огня и чего-то еще - чего именно, знать не хотелось. Кевин даже немного поскрежетал зубами.
- Смажь эту чертову дверь, Брюс, - тихо просипел бездомный, поворачиваясь на звук.
- Ты что-то сказал, Блейз? - угрюмо спросил булькающий голос. Он принадлежал человеку плотно сложенному, среднего роста, загорелому, с лицом, покрытым странными пятнами. Волосы - спутавшиеся, слипшиеся, слово от колтуна. Глаза - мелкие и невзрачные.
Разумеется, Кевин никогда не видел Брюса. Но по голосу и движениям выучился определять его очень хорошо. Оставался лишь нерешенный вопрос: какого черта этот человек забыл здесь? Вервольф он? Полиморф? Паранормалик? Или просто судьба его зашвырнула его в эту сплошную гнойную рану на теле человечества?
- Сказал, что хочу есть и у меня есть деньги, - буркнул пиромант. - Есть там... чего-нибудь?
- Нет ничего. Проваливай, Блейз, и заползай попозже. У меня сейчас посетители, надо срочно приготовить им харчи, а ты тут только мне мешаешь.
- Не будь жадной задницей, дай пожрать, - недовольно прорычал обугленный парень. - Я и так не просто попрошайничаю, я деньги плачу.
- Когда-нибудь ты напросишься на хорошую взбучку! - ответил Брюс. - Ладно, у меня тут немного завалялось...
Заплатив двадцать долларов за свой скромный завтрако-обедо-ужин, Кевин, честно говоря, немного переплатил. Даже так: сильно переплатил. Но несчастный бомж-паранормалик был не в том положении, чтобы спорить, да и на Найт-Стрит цены на заурядные товары потребления, как правило, были выше в несколько раз, чем в любой другой точке Штатов.
При этом вкус, надо сказать, был самым выдающимся образом отвратительный. Кевин прекрасно помнил эти гнилостные переливы и тошнотворное послевкусие... но это было, все-таки, лучше, чем объедки из мусорного бака.
Судорожно сжав истерзанными пальцами бумажный пакет, в котором покоились гамбургер, картошка фри и банка мутно-коричневой газированной жидкости, старательно изображавшей из себя "Кока-Колу", правда без особого успеха. Еще, конечно, был сырный соус... но Боже мой, кто ест его? Соусы и приправы в этой чертовой забегаловке следовало бы запретить, как химическое оружие массового поражения. Они годились лишь на то, чтобы травить людей и прочих мелких паразитов.
Откуда Брюс берет мясо для своих гамбургеров, чизбургеров и так далее по списку, Блейз не знал. Но он явственно ощущал, что мясо всегда одно и то же, вне зависимости от того, какая начинка была написана в меню и как называется блюдо. Оставалось лишь надеяться, что это были хотя бы кошки и собаки... а не что-нибудь похуже. По правде говоря, Блейзу иногда казалось, что Брюс потихоньку скармливает местным жителям их же соседей. Потому что запах жаренного мяса, что тянулся из открытой двери, почему-то удивительным образом напомнил пироманту аромат горящей под солнечными лучами вампирской плоти. И запах от маминой жаренной индейки, конечно же.
Но разбираться во всем этом и копаться в грязном белье Кевину нужды не было, да и желания тоже.
Уголек собирался уже уходить, как вдруг его окликнул Брюс:
- Эй... постой, - Кевин замер. Рука судорожно дернулась; внезапное, спонтанное желание и вспышка страха чуть было не заставили снять повязку. - Я хотел бы пару вопросов задать... что это за тяжеловес тут проезжал? Копы или "самаритяне"?
- "Самаритяне"?
- Ну, эти, которые гуманитарную помощь развозят. Я их "добрыми самаритянами" называю.
Кевин ничего не ответил. Он молча стоял и слушал, опираясь на свою трость. Потом он хрипло и тихо спросил:
- Читал Библию?
- Какая разница? Говори просто, - как-то неожиданно озлобленно прорычал Брюс. - Копы, или...
- Копы.
- Ясно... - проворчал Брюс. - И второй вопрос: Салли не видел?..
- Она... - пиромант осекся. Какое-то противное, темное чувство свернулось в животе тугим узлом, а в голове забили по вискам тревожные молоточки. Запах паленого мяса, доносившийся из забегаловки через открытую дверь, вселял в огненноокого странные ассоциации и предчувствия, кажущиеся удивительно правдоподобными. Проверка копов, сожженная плоть, пропавший без вести Роб и странный вкус гамбургеров...
- Нет, я не видел ее, - соврал после секундного раздумия бездомный. Он не знал в полной мере, что за схему в его мозгу выстроили полоумные догадки, но хуже от это вранья ведь никому не было, да?
- Ясно, спасибо. Приятного аппетита, - быстро произнес Брюс, судя по звукам, разворачиваясь и собираясь уходить.
Кевин все также стоял на своем месте.
- Читал Библию? - повторил он свой вопрос. Брюс замер на каменной ступеньке; судя по слабому короткому скрипу, он оперся на железную дверь, застыв в проеме.
- Да. Всю. Целиком, - коротко и отрывисто ответил он. - Я вообще - бывший священник.
- Почему бывший?
- Потому что если Бог и есть, то он оставил нас самих разбираться с дерьмом, в которое превратился наш мир. Лучше продавать фаст-фуд, чем быть священником в наше время, - унылым, тяжелым голосом пробулькал экс-пастор, прежде чем скрыть за тяжелой железной дверью.
"Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие; ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем." - вспомнились почему-то строчки из Евангелия, что доводилось читать Кевину когда-то давно, еще до вечного ослепляющего огня и палящей боли во всем теле. Тихо всплыли ассоциации со всякими вампирами, оборотнями и прочими нелюдями-людоедами...
Кевин, ведомый неведомыми страхами, подошел тихонько к двери, и приник ухом к хладной поверхности металла. Запах мяса уж пропал, и оставалось понадеяться на слух.
За дверью Кевин ничего не услышал.
С минуту еще постояв, стараясь услышать что-нибудь, Кевин тяжко и хрипло вздохнул, развернулся и пошел прочь из переулка.
"Надо... надо просто выживать. Не задумываться о происходящем. Избегать внимания к мелким деталям. Надо запереться... в себе... и не выходить. Никогда", - размышлял Кевин, ковыляя по тротуару к своему обычному "месту жительства" и прижимая к груди пакет с фаст-фудом.

Солнце полегоньку начинало припекать, но над Ист-Ривер ещё висели клочья утреннего тумана. С реки тянуло нездоровой болотной сыростью, ржавым железом и мазутом. Старый дебаркадер окружало широкое кольцо самого разнообразного сора — пластиковые бутылки и пакеты, куски пенопласта, какие-то гнилые деревяшки слиплись в единую массу, покрытую нефтяной плёнкой и зелёными соплями водорослей. Слева вдоль берега, сколько хватало глаз, спали на вечным приколе у безлюдных причалов допотопные баржи; справа за расписанным безграмотными граффити забором громоздилась заброшенная стройплощадка с грудами щебня и покосившимся башенным краном, а дальше в лиловой выхлопной дымке скорее угадывались, чем виднелись небоскрёбы Манхэттена.
Двумя неуместно яркими мазками на фоне унылого постиндустриального пейзажа приткнулись у сходней автомобили — золотой «мерседес» и тёмно-синий с металлической искрой «кадиллак-XTS-платинум», весьма похожий на элитный дизайнерский гроб повышенной комфортности. Владелец был под стать машине: статный седовласый мужчина лет шестидесяти с глазами акулы-убийцы и тяжёлой, как у бульдога, нижней челюстью, в безукоризненном, самую малость старомодном чёрном костюме - «тройке» от кутюр и при шикарном багровом галстуке. С высоты своего почти двухметрового роста элегантный джентльмен наблюдал за расфуфыренным вдребезги Гонсалесом с оттенком брезгливого любопытства, как учёный-энтомолог за особо вонючей разновидностью клопа. За спиной у него на деликатном расстоянии топтались двое: коренастый, очень пухлый, будто водянкой раздутый, молодой человек с фарфорово-голубоватым отечным лицом и тощая долговязая девица, вдребезги утыканная металлическими кольцами и шипами. В переулках Найт-Сити эту неразлучную парочку звали Пузырь и Игла — разумеется, только за глаза; упоминаний же об их хозяине старались избегать вовсе. Дон Маурицио Лупи, почтенный предприниматель и уважаемый налогоплательщик, не любил, когда его имя произносили всуе.
- Семь с половиной процентов от всех прибылей? - с приятной улыбкой на породистом лице переспросил дон Маурицио.
- Именно так, - подтвердил Гонсалес, потирая сальные ладони. - Если ты собираешься и дальше работать в моём Найт-Сити, придётся малость раскошелиться, папаша. Вообще-то я беру за "крышу" десять процентов, но тебе в знак особого расположения готов, типа, сделать скидку.
- Очень великодушное предложение, сеньор Гонсалес, - старый мафиозо церемонно склонил голову. Он откровенно забавлялся, глядя на ужимки ничтожнейшего сутенёришки, всерьёз возомнившего себя крутым гангстером. Собственно, лишь по этой причине Гонсалес пока и не отправился на дно Ист-Ривер. Да и телохранительница его так называемая, рыжая фифа - тоже форменная клоунесса: расселась себе на кнехтах веснушчатой мордашкой к реке с таким видом, будто она тут вообще одна-одинёшьнка, пришла с утра пораньше помедитировать на грязную воду. В общем, жуткие слухи насчёт этой... как её... Хоуп, что ли? - оказались,как всегда, сильно преувеличены.
- То-то! - Гонсалес сцепил на брюхе пухлые руки, прямо-таки унизанные непристойно крупными перстнями. Странное дело: чистейшее золото на коротеньких, мясистых, поросших курчавой шерстью пальцах мексиканца отчего-то выглядело самоварной фальшивкой, а самые настоящие драгоценные камни оборачивались мутными стекляшками. - Цени, папаша, мою доброту. Другой бы тебя как липку ободрал, но я же не беспредельщик какой, я с полным уважением к пожилому человеку...
- О да, вы чрезвычайно добры, - подтвердил дон Маурицио. - Но увы, мой дорогой сеньор Гонсалес, я вынужден ответить вам отказом. Видите ли, сеньор, я хоть уже и не молод, как вы справедливо изволили заметить, однако из ума пока не выжил. А вот вы, видимо, действительно повредились в рассудке, раз осмелились всерьёз предлагать мне «крышу».
Последняя фраза была произнесена совершенно тем же любезным, даже чуть извинительным тоном, что и предыдущие. Возможно, поэтому Гонсалес не сразу заметил, как концепция забитой им «стрелки» меняется — и притом самым драматическим образом. А когда наконец сообразил, что к чему, на него уже надвинулись боевики дона Лупи. Одутловатая физиономия Пузыря выразительностью походила на сгусток застывшего бараньего жира; костистое лицо Иглы разъехалась в улыбке, какой позавидовала бы и голодная барракуда.
- Эй, старый, ты чего?! - вот уж что-что, а впадать в панику и покрываться с ног до головы холодным потом у Гонсалеса всегда получалось превосходно. Именно это он и проделал, глянув через плечо на собственную охранницу. Ленивая мерзавка даже не думала шевелить задницей: так и пялилась на Ист-Ривер, прилежно изображая неодушевлённый предмет.
- Кто вы такой? - риторически вопросил дон Маурицио. - Назвать вас обнаглевшим ничтожеством — значит, сделать комплимент. Ты сявка, Гонсалес. Ты возомнивший о себе невесть что уличный сутенёр с копеечным бизнесом и убогой фантазией, предел которой — рассекать по вонючим трущобам на краденом «мерседесе» в компании якобы крутой девки. Будь у меня бродячий цирк, может, я бы тебя и взял клоуном, потому что публике нравятся напыщенные идиоты. Вот только мы с мистером Фулером занимаемся серьёзными делами, и нам клоуны без надобности. Так что прошу простить, но...
- Нет, дон Маурицио.
С удивительной для своей комплекции резвостью Гонсалес подскочил на добрые полметра, тут же вторично облившись потом. Хоуп, сволочь такая! Ну как, вот как можно передвигаться в подбитых железом сапожищах без малейшего шума?
- Нет, - невозмутимо повторила наёмница. - Извинения не принимаются. Я не собираюсь защищать честь моего босса, тем более что вы, сказать по правде, кругом правы: он полный кретин и жалкий выпендрёжник...
- Эй, эй! - возмутился Гонсалес.
- На «эй» зовут свиней, - отрезала Хоуп. - И вообще заткнись, начальник, ты уже довольно наговорил. Однако, дон Маурицио, вы мимоходом оскорбили меня — вот в чём штука. Я ещё пропустила бы мимо ушей «девку», но никак не «якобы крутую»: это уже прямое сомнение в моей компетентности, причём бездоказательное и высказанное на людях. За такие слова, по понятиям Найт-Сити, надо отвечать.
- Забавно, - уголки тонких губ мафиозо приподнялись на пару миллиметров, приоткрыв комплект белоснежных, идеальной формы зубных имплантатов. - Возможно, стоит всё же открыть небольшое шапито? Вы составили бы отличную пару своему боссу.
- У вас есть ровно два способа удовлетворить мои претензии: простой и очень простой, - продолжала Хоуп как ни в чём не бывало. - Если выберете простой, мы всего-навсего совершим приятную прогулку вдоль берега, и вы мне подробно расскажете о ваших с мистером Фулером «серьёзных делах». Потом мы сделаем друг другу ручкой и мирно разойдёмся. Если же очень простой... знаете, дон Маурицио, я не хотела бы... Гонсалес, пригнись!
Поскольку реакция у мексиканца была ни к чёрту, Хоуп пришлось сцапать его за шиворот и с натугой отшвырнуть в сторону, чтобы появившийся в руке Иглы стилет не воткнулся ему в горло.
- … не хотела бы портить такое славное утро безобразной бойней, - договорила наёмница. - Но теперь у меня нет выбора. Значит, всё будет очень просто.

Возвращаясь обратно в переулок, Кевин пересчитывал шаги. Паранойя немного отступила. Это позволило на время отбросить догадки о мясе и случившемся с Робом. На улицах Найт-Сити с человеком может произойти что угодно. Как впрочем, и в любой части этого проклятого мира.
Сто двадцать один. Сто двадцать два. Сто двадцать три. Поворот направо. Учитывая, что Кевин не врезался в стену, он нигде не ошибся. Еще несколько шагов и вот его место. Присев и укутавшись старым и видавшим виды пледом, он достал из подмышки свой завтрак-обед-ужин. Первым делом он выбросил сырный соус. Если Кевин все-таки решит свести счеты с жизнью, это должен быть менее жестокий и отвратительный на вкус способ. Так что первым на расправу пошел жирный гамбургер. Кевин откусил кусок и практически не жуя, проглотил. Лучше лишний раз не ощущать вкус этой дряни. Он быстро ел свою скудную еду. Когда становилось совсем тяжко, Кевин запивал ее «кока-колой» и тут же становилось еще хуже. Хотелось выблевать все это, а потом еще и промыть рот водой. Но Кевин знал, что это лучшая еда, что он мог достать. Так что он просто глотал и останавливался, пережидая рвотные позывы. После чего продолжал забивать в себя еду.
Проще было с картошкой фри. В ней во всяком случае не было того тошнотворного привкуса мяса. Но, по правде говоря, Кевин предпочел бы, чтобы у нее не было вкуса вообще. Тогда бы не пришлось наслаждаться ее чрезмерной солёностью.
Закончив свою трапезу, Кевин вытянул ноги. Можно сказать, что план на день он выполнил. Обычно если это случалось, то он проводил остаток дня в беседе с Робом или полудреме. Сейчас же все что оставалось Кевину это ожидать. Возможно, вечером он поговорит с Сали или же просто уйдет. Здесь оставаться он уже не может.

Не удостоив Хоуп ни единым словом, дон Маурицио повернулся и зашагал к своему гробоподобному «кадиллаку». Пузырь и Игла, наоборот, двинулись на дерзкую девку, заходя с двух сторон. Пузырь ступал неспешно, враскачку, широко ставя кривоватые ноги, - точь-в-точь огромный младенец, наваливший полный подгузник. Игла же перемещалась рывками столь стремительными, что аж в глазах рябило. Покрывавшие её бледное тощее тело металлические украшения в какой-то неуловимый момент зажили собственной жизнью, противоестественной и кровожадной. Булавки и шипы вырастали в острейшие, хищной формы лезвия, кольца смыкались в цепочки, образующие подобие панциря вроде тех, что были в большом ходу у допотопных ящеров.
Недурно, оценила Надежда , потянув с руки перчатку. Прямо не вульгарная шпана с Найт-стрит, а какой-то карликовый динобот, влажная фантазия Майкла Бэя. Несчастная моя голова, я так надеялась, что на сей раз обойдётся без крайних мер…
Она подняла на уровень груди обглоданную огнём ладонь, сжала в кулак и широко, нарочито медленно повела им слева направо, прочерчивая широкую полосу ярко-белого огня – словно пылающий меч выскользнул из невидимых ножен.
- К вам у меня претензий нет, - на всякий случай уведомила Надежда телохранителей дона Маурицио.
- У нас к тебе, в общем, тоже, - заверил Пузырь неожиданным для столь массивной туши фальцетом.
- Просто работа такая, - не менее внезапным глубоким контральто пояснила Игла. – Не ты одна переживаешь за свою репутацию. Так что извини, но придётся тебя… того-этого…
- Вот уж хрен вам по всей морде, сосунки! – возразила Надежда. Строго говоря, вместо «хрена» она произнесла другое слово, невозможное для печати, да так экспрессивно, что даже Пузырь с Иглой, не владеющие русским языком, догадались, в каком именно направлении их послали.
Ефимовская крест-накрест взмахнула огненным клинком, приноравливаясь к своему оружию. Неизбежная боль тут же встрепенулась и, роняя в предвкушении ядовитую слюну, двинулась привычным путём – вверх по позвоночнику.
Пузырь сделал зачерпывающее движение правой рукой, пухлой и розовой, как дешёвая варёная колбаса. Гнилые почерневшие доски причала под ногами Надежды тут же с треском лопнули, брызнув острыми щепками, и струя тухлой застоявшейся воды ударила её в грудь не хуже чугунного лома. А цветущая зелёными водорослями речная гладь напротив старого дебаркадера уже закручивалась полудюжиной маленьких, но очень злых смерчей, вытягиваясь в подобие хватких щупалец. Ещё секунда – и тугие струи захлестнули горло Надежды, перекрыв всякий приток воздуха. Глаза её налились кровью и полезли на лоб, веснушчатое лицо приобрело дивный голубоватый отлив гжельского фарфора.
- Аккх... хыр... - захрипела она, ожидая в любое мгновение услышать хруст собственных шейных позвонков. Практически наугад отмахнулась пламенеющим клинком - и с облегчением почувствовала, как в лёгкие хлынула живительная вонь Ист-Ривер. Водяные струи превратились в белёсую стену горячего пара... сквозь которую вихрем стальных лезвий и шипов пробилась Игла. Фениксу удалось уклониться от удара и даже достать противника кончиком огненного меча - ценой потери равновесия. Надежда рухнула на трухлявый дощатый настил дебаркадера, едва не свалившись в реку. При этом она краешком глаза поймала своё отражение в радужной нефтяной плёнке и задохнулась от удивления: вместо сделавшейся уже худо-бедно привычной крашеной блондинки с дикой стрижкой из воды на неё строго глядела абсолютно незнакомая юная брюнетка в громоздких старомодных очках, с резко очерченными скулами и карминовыми губами бантиком.

Остаток рабочего дня Густав провёл словно бы в тумане, куда более густом, чем тот, что окутывал леса вокруг Медвежьего Угла утром накануне злосчастной операции. Он честно старался вникнуть в смысл документов, которые подписывал, но буквы то и дело затевали игру в пятнашки, а телефонные разговоры сливались в невнятный грозный гул, поxожий на рокот надвигающегося шторма – из теx, что способны оставить от прибрежного мегаполиса в прямом смысле мокрое место. В конце концов фрау Марта прямо заявила Шульцу, что от его усердия вреда больше, чем пользы, и вызвала такси, ибо попытку сесть за руль в таком состоянии любой полицейский справедливо квалифицировал бы как покушение на массовое убийство. Исполняющий обязанности начальника Особого отдела поёрзал на заднем сиденье и уставился в окошко, за которым Правительственный квартал медленно растворялся в отравленныx выxлопами сумеркаx.
Не поверить господину председателю Густав попросту не мог. Несмотря на преклонный возраст, ум Генриxа фон 3онненменьша соxранил безупречную остроту, а памяти могли бы позавидовать объединённые компьютерные сети КДНР и ООН. Он всегда оперировал только самой точной, проверенной и перепроверенной информацией. Да, выглядел старик в точности как ссоxшаяся мумия, но достаточно один раз увидеть, с каким задором он намыливает xолку «особистам» за превышение полномочий либо бравым швейцарцам за разбитый кабак в предместье, чтобы любые подозрения насчёт старческого слабоумия и немощи развеялись без остатка.
Беда в том, что заставить себя поверить Генриxу фон 3онненменьшу Густав тоже не мог. Xотя и вынужден был признать: вообразить Надежду Ефимовскую в роли демона, увлечённо знакомящего преступный элемент со спецификой адского правосудия, куда проще, нежели в образе ангела небесного, который дарует направо и налево любовь со всепрощением.
Особенно если прежде просмотреть голограммы из Таунсенда. Выполненные с помощью самой передовой теxники, великолепного качества голограммы, в мельчайшиx подробностяx передающие цвет, фактуру и едва ли не запаx изувеченной плоти. Густаву в его мелкоуголовной юности не раз доводилось тыкать в людей всякими острыми предметами, но, во-первыx, в честной (ну, плюс-минус кастет с шипами) драке, а во-вторыx – и в-главныx – живые люди от этого не становились мёртвыми. Причём настолько мёртвыми, что все иx внутренние органы по отдельности можно было завернуть в полиэтиленовую плёнку и выложить на витрину мясной лавки.
- Пшэпрашэм, пану нэxарашо? - осведомился таксист. Чудовищный акцент и орлиный нос безошибочно выдавали беженца из Киева, откуда киборги галицкого фюрера Цукерки недавно опять выбили Дато Кутаисского.
- Да уж чего xорошего, - буркнул Густав.
- У мэня на прымете есть такие дэвачки – ваx! Настоящий сало в шакаладе, - вкрадчиво сообщил водитель. - Пану сразу станэт xара… - отражённый зеркальцем взгляд пассажира заставил его прикусить язык на полуслове.
Начальница Особого отдела и её верный паладин далеко не сразу прижились в польской столице. С полгода они кочевали по варшавским отелям, от старомодного «Бристоля» до суперсовременного «ИнтерКонтиненталя». Главной причиной этиx скитаний была скандальная репутация госпожи Ефимовской, на которую репортёры, непримиримые борцы с российским империализмом, яростные защитники пушныx зверушек и прочие идейные бездельники слетались шибче, чем изголодавшиеся пираньи на запаx крови. Нелегко набраться сил для новыx свершений во благо человечества, когда под окнами твоего номера орёт и размаxивает плакатами толпа народу, поэтому Надежда с Густавом в конце концов перебрались из шумного центра на дальнюю окраину, где приобрели старый трёxэтажный дом посреди запущенного сада. Жильё это даже по меркам российскиx бизнесменов средней руки, не говоря уж о всемогущиx чиновникаx из «Госгаза», выглядело скромнее собачьей будки, но паре нелюдей xватало с избытком. Давно ли герр Шульц ютился в скверно отапливаемой дежурке подземного гаража? Теперь же у него имелся не только собственный гараж – к слову, оборудованный на зависть иной космической верфи, - но и кабинет не xуже, чем у господина Колера, с прямой правительственной связью и девятым классом защиты от прослушки. А в ванной комнате мог бы проводить манёвры флот какого-нибудь небольшого государства вкупе с морской пеxотой…
Горничная Элиза, чопорная и бесшумная, как британское фамильное привидение, при виде располосованной физиономии Густава и глазом не моргнула: ну да, подумал Густав, впечатлительные натуры в лондонской Запретной зоне не выживают. Кухарка, сухонькая морщинистая пани Беата, напротив, в испуге заохала, мелко крестясь. Садовник Витольд, кряжистый дядька с очень прямой спиной и цепким взглядом отставного унтер-офицера, дёрнул сивым усом и понимающе сощурился.
Впрочем, на известие о спешном отъезде хозяина все трое отреагировали совершенно одинаково:
- Куда-куда?!
- В Америку, - повторил Густав, комкая и швыряя в чемодан выглаженные Элизой рубашки. – Примерно на неделю.
- В самое вампирское гнездо! – с ужасом воскликнула пани Беата.
- Ну, всё-таки не самое, - постарался герр Шульц утешить добрую старушку. – Самое – оно в Петербурге, а в Нью-Йорке только второе по величине. Уж как-нибудь справлюсь.
- Я боюсь, сэр, что мисс Надежда ещё не вернулась с побережья, – сообщила горничная. - Она едет с вами, сэр?
Левая половина лица Густава, перепаxанная шрамами, скривилась от внезапной боли.
- Нет, - с трудом разомкнув губы, ответил он. – Я... планирую встретиться с ней в Штатаx.
- То есть вы вернётесь вместе, сэр?
- Приложу все усилия, чтобы именно так и вышло, - заверил герр Шульц.

Кто сейчас на форуме