2

А между тем к Варшаве уже приближался маленький невзрачный поезд, гружёный двумя бойцами КМ, одной смертоносной боеголовкой да парой тонн железяк, отживших свой век и неизвестно для каких целей едущих в польскую столицу. Заремба, весьма эффективно использовавший прошедший час для отдыха и сна, теперь внимательно разглядывал проносящийся мимо пейзаж.

— Ребе, — обратился он к Брику. — Полагаю, у тебя есть план, как действовать дальше? Потому что у меня — ни малейшего. Угоним такси, может быть, и ты заставишь местного аборигена зарулить с бомбой в… Чёрт! — он в сердцах ударил кулаком по стальному листу, оставив на нём небольшую, но заметную вмятину. — Да ведь мы даже не знаем, где этот чёртов Комитет будет заседать! Об этом в газетах не пишут.

Семён перевернул фляжку вверх дном, удостоверяясь, что коньяку в ней не осталось ни капли, вздохнул и запустил опустевший сосуд в сгустившуюся холодную темноту. Тепло разбежалось по жилам, разогнало дремоту, наполнило уставшую тушку паранормалика новыми силами. Сколько Семён себя помнил, алкоголь всегда действовал на него вот так — не столько туманил рассудок, сколько заряжал нервной энергией. Ровно по этой причине Семён прикасался к спиртному редко и понемногу — боялся незаметно для самого себя спиться.

— Просто ви не умеете как следует читать газеты, господин Заремба, — благодушно возразил он. — Не сочтите за обиду, я таки всего лишь констатирую факт. В газетах, скажу я вам, даже в мое время писали почти обо всем на свете, а уж сейчас, с этими вашими инерт… инрет… нетами — в общем, ви понимаете, за что я хочу сказать, — и подавно.

Семён лукаво посмотрел на вампира, полыхнувшего алой злобой, усмехнулся и спросил:

— Скажите, господин унтер-офицер, старый ребе не очень себе ошибется, если предположит, что ви таки не большой охотник до чтения разной там литературы?

В ответ на удивленный взгляд Зарембы он пояснил:

— Просто в этом случае вам таки извинительно не знать, что открывшаяся третьего дня книжная ярмарка впервые за последние годы проходит НЕ в варшавском Дворце культуры и науки. И ви себе подумайте, какое совпадение — в этом самом Дворце как раз имеется конференц-зал на целых три тысячи мест. А на вокзале, что так удачно расположился рядом с Дворцом и куда, скажу я вам по секрету, вчера прокатился в свое удовольствие один посыльный герра Джулиано, чтобы оставить для нас небольшой такой себе подарочек в камере хранения, не продохнуть от полицейских и агентов в штатском. Но, конечно, все это не имеет совершенно никакого отношения к тайному заседанию Комитета, нет-нет-нет!

Заремба недовольно фыркнул и поморщился, хотя Семен был, безусловно, прав — большим охотником до чтения унтер и впрямь никогда не был. Что уж говорить о каких-то там книжных ярмарках в городе, где он и бывал-то всего пару раз, да и то проездом.

Тем временем лесопарки по обеим сторонам железной дороги сменились сперва пригородными домиками, а там и многоэтажными панельными ульями. Впереди расцвело электрическое зарево — поезд приближался к Варшаве-Восточной, сбрасывая скорость и явно желая свернуть в лабиринт запасных путей и разрозненных вагонов, что предоставляло диверсантам неплохую возможность сойти с гостеприимной платформы, не привлекая к себе излишнего внимания.

— О`кей, мы почти на месте, — пробурчал вампир, поднимаясь на ноги и водружая на спину смертоносный рюкзак. — Ты босс, Моисей, ты всё знаешь. Веди меня.

●

Через некоторое время они были уже у камер хранения на цокольном этаже вокзала — в узком и холодном помещении с несколькими рядами сейфовых ячеек и противными мигающими лампами, окрашивавшими все в зеленоватые тона. Пока что вокруг не было никого, но гулкие шаги полицейского, прохаживавшегося взад-вперед по ту сторону входной двери, спокойствия унтеру не добавляли.

— Пошевеливались бы вы, Семен Абрамыч, — он нервно покусывал свои губы, то и дело хватаясь за кобуру. — Не по себе мне что-то.

— Воозович, господин Зерамба, с вашего позволения, — нервно поправил вампира Семён. Он тоже чувствовал себя неуютно в этом подземелье, выбраться из которого при каком-нибудь кипеше было довольно-таки заковыристой задачей. Поэтому он торопливо пошел, а потом и побежал вперевалку мимо длинной череды ячеек, отыскивая нужный номер. Наконец Семён остановился, торопливо расстегнул верхние пуговицы на пальто, стащил с толстой шеи цепочку с тремя миниатюрными ключиками и сунул один из них в замочную скважину. Стальная дверца со скрипом отворилась, «ребе» довольно хрюкнул и нырнул в темноту ячейки, извлекая оттуда один запаянный полиэтиленовый пакет за другим и передавая их своему напарнику. Большинство пакетов были набиты чем-то мягким, внутри двух солидно клацал металл, наводя на мысль о чем-то стреляющем. Наконец бывший старший майор НКВД вылез обратно на свет Б-жий, захлопнул дверь и, критически оглядев Зарембу с ног до головы, фыркнул:

— М-да, господин унтер-офицер, ви таки сейчас выглядите как босяк! Впрочем, виноват, — он кинул взгляд на собственное одеяние, вусмерть перемазанное глиной, стащил с головы потерявшую всякую форму шляпу, — я себе тоже смотрюсь не лучше. И мое еврейское сердце-вещун подсказывает, что, объявись мы вот такими шлемазлами в центре города, нам очень быстро сделают нехорошо. Так шо надо таки поскорее добраться до мужской уборной, чтоб спокойно переодеться, а еще — упаковать наш груз, ибо таскаться с таким себе рюкзачищем по Варшаве тоже некошерно, скажу я вам. Ну, и ваш пистолет — это, разумеется, прекрасно, но там в пакетах специально для вас есть пара очаровательных пистолетов-пулеметов с приличным запасом патронов, запасными магазинами, чем-то там лазерным, извините, не запомнил, и прочими штучками. Сюрприз от герра Джулиано, чтоб он был здоров!

— Прицелами. Лазерными прицелами, — зло прошипел унтер, торопливо принимая от Семёна пакет за пакетом. Тот, конечно же, снова был прав — сейчас главным было найти убежище и хорошенько подготовиться к предстоящей акции. Вот только где они его найдут, это убежище?..

Внезапно Зарембу посетило смутное воспоминание.

— Эй, слушай, — он осторожно дёрнул псайкера за рукав. — Я несколько лет назад был здесь по делу, ещё до войны. Помнится, останавливался у одного связного — он из простых смертных, но в ту пору был на нашей стороне. Что с ним сейчас, я не знаю, но если он всё ещё живёт по старому адресу и работает в городской мэрии… Короче говоря, он мог бы нам помочь пробраться в эту твою библиотеку или куда ты там сказал. По крайней мере, счастья попытать стоит. С твоими-то талантами…

Договорить он не успел — дверь хранилища распахнулась, пропуская внутрь полицейского. Вампир тотчас узнал же его запах — да-да, именно этот жирный ублюдок, ещё жирнее Брика да вдобавок редкостно уродливый, в скроенной явно не по размеру форме, всё это время расхаживал там, снаружи. Теперь он, видимо, решил взглянуть, что это там так долго грузят из камер те два подозрительных грязных типа, место которым явно не здесь, а в участке?

— Эй, вы там чего возитесь? – служитель закона явно был чем-то встревожен, а рация у него на поясе что-то неразборчиво бормотала про прибытие какого-то специального состава. По счастью, он пока что не видел Семёна с Зарембой — они были от него на расстоянии двух рядов ячеек. И при его приближении замерли неподвижно — во всяком случае, унтер. Знаками он спросил у спутника, что тот собирается делать.

«Ох, как мы хорошо себе ехали на том паровозе… и теперь вот такое здравствуйте вам через окно, — подумал Семён, очень старательно, хотя и без особого успеха вжимая брюхо, чтобы спрятаться в тени металлического шкафа. – Нет, мое еврейское счастье не бывает таки ни вечным, ни хотя бы сколько-нибудь долгим. И зачем я не подставил затылок под пулю в тридцать восьмом — теперь уже не пришлось бы терпеть всей этой беготни…»

Толстый паранормалик жестом осведомился у своего спутника, нельзя ли эту тушу в полицейском мундире попросту пристрелить. В ответ на лице Зарембы очень крупными буквами выписалось: «Дядя Сёма, ты дурак?!» — да Семён уже и сам сообразил, что на звуки стрельбы в этом гулком помещении самое большее через минуту сбегутся с вокзала все поцы с надписью «POLICJA» на рукавах, сколько их ни есть. Ой-вей, значит, опять ему самому стараться… ШАЛОМ АЛЬ ЙИСРАЭЛЬ.

Сосредоточившись, бывший старший майор госбезопасности решительно вышел из тени и немедленно попёр брюхом на стража порядка, одновременно разматывая клубок невидимых ментальных щупалец:

— Ви таки дико интересуетесь за то, почему мы тут себе так долго возимся, пан полицейский? («Ох ты ж, принесла нелегкая сына самоизбранного народа. Пся крев, такой ядовитый жидяра, пожалуй, всю кровь выпьет!») А я вот хотел бы знать, какие это статьи административного или, упаси Бог, уголовного законодательства мы таки нарушаем? Нет, вы уж мне покажите, в каком таком законе прописано, что уважаемый ребе и его хороший знакомый не имеют себе права пользоваться оплаченной ячейкой в камере хранения на вокзале столько, сколько они захочут! («Мало вас немцы в свое время в печах сожгли, мало, вот цацкайся тут теперь с тобой!») Слу-у-у-шайте, пан полицейский, — протянул Семён нехорошим голосом, — а вы, может быть, антисемит?! («Никакой я тебе не антисемит, сволочь пархатая! У меня это… того… инструкция!») Да вы, наверное, и Холокост отрицаете?!!! — взвыл Семён на такой пронзительной ноте, что толстяк даже попятился. («Ничего я не отрицаю! Тут это… спецсостав прибывает на пятую платформу! Секретное же дело! Э, да плевать на ту секретность — вот я ему сейчас все хорошенько объясню, авось успокоится и заткнется наконец…»)

— Значит, так, пан израильтянин, — полицейский был не только куда шире Семёна, но и головы на две выше, поэтому, понизив голос до доверительного полушёпота, он слегка склонился над собеседником, чтобы тот мог лучше его слышать. — Ты уж прости за эту суету, ей-богу, но сюда с минуты на минуту заявится председатель какого-то там международного комитета, никто тут толком не знает какого, а с ним и ещё парочка важных иностранных чинуш. Нам только пятнадцать минут назад доложили, теперь вот суетимся, проверяем всех подозрительных… Кстати о них, — он помотал головой, словно бы смутно осознавал наваждение и пытался его стряхнуть, — вы не могли бы открыть вашу сумку? — он сделал шаг по направлению к Зарембе, который уже завёл руку за пояс и сжал рукоять спрятанного там пистолета. Видно было, что унтер нервничает и уже вполне готов убивать. А если очень потребуется, то даже массово.

— Ну же, пан. Су-ум-ку!

Верность служебному долгу, проявляемая стражем порядка даже в омороченном состоянии, невольно вызывала у Семёна определенное уважение. Однако мысль о том, что его застукают с ядерной бомбой, двумя пистолетами-пулеметами, кучей боеприпасов к ним и — таки самое ужасное! — в компании вампира, заставила «ребе» съежиться. Между тем ситуация начала принимать угрожающий оборот – Заремба, судя по вскипевшей злобой и безнадежностью ауре, уже собирался открыть огонь, что, конечно, погубило бы всё дело. Пришла пора идти на крайние меры.

— Ой-вей, господин Заремба, — торопливо посыпал словами Семён, отступая за спину толстяку в форме, — сдается мне, что бедные евреи таки сделали большую глупость, распяв себе немножечко того Христа, и до сих пор через это так страдают, так страдают, просто невыносимо страдают! Покажите уже господину полицейскому, что у нас там в рюкзаке, и пусть ему станет стыдно за свои безосновательные подозрения!

Взгляд унтера сделался окончательно безумным. В течение нескольких секунд он лихорадочно прикидывал, не стоит ли заодно с этим жирным фараоном пристрелить и Семёна, решившего, судя по всему, перейти на сторону врага. Но потом вампир все же решил, что напарник, по обыкновению, задумал какую-то хитрость, поэтому со стуком поставил свою ношу на пол и даже сделал шаг назад — мол, кому надо, тот пусть и копается в многочисленных застежках. Полицейский, пыхтя не хуже паровоза, склонился над рюкзаком, открыв Семёну отличный вид на жирный, в слоновьих складках затылок.

— Но это произвол, и мы будем жаловаться, имейте в виду! — добавил Семён. — Вам это просто так с рук не сойдет, скажу я вам, пан полицейский!

После чего подхватил с пола пакет с разобранным МР-5, размахнулся как следует и обрушил на голову толстяку без малого три килограмма металла — прием очень банальный и к тому же изрядно подлый, но подчас действующий не хуже самого изощренного внушения. Впрочем, о надлежащем внушении «ребе» тоже не забыл. Он, правда, не слишком надеялся проломить увесистым свертком столь толстый череп, но вот утратить связь с реальностью на какое-то время здоровяк должен был наверняка, а большего диверсантам и не требовалось.

— Ах вы!.. – только и успел прохрипеть страж порядка, оседая на пол и бледнея лицом. Больше он не говорил уже ничего — удар Брика выбил его из суровой реальности всерьёз и надолго.

— Ой-вей, пан полицейский, — развел руками Семён, — и надо же вам было так неудачно подвергнуться нападению двух неизвестных… — Толстый паранормалик выдернул из кобуры на поясе поверженного противника служебный пистолет, — с целью завладения табельным оружием… и внешность преступников ви, разумеется, не запомнили, ай-ай… ну, и кто вас таки просил тянуть руки куда не надо?

Заремба, не мешкая, подхватил рюкзак и направился к двери.

— Отлично сработано, Брикштейн! — нервно хохотнул он, переступая через тушу полицейского, не забыв бросить голодный взгляд в сторону его сонной артерии. — А теперь давай поторопимся — отсюда явно пора убираться, если мы не хотим… столкнуться… — он вдруг остановился и, просияв от сознания своей гениальности, обернулся к Семёну. — Слу-ушай! А чё там этот фараон говорил про председателя комитета? Не наш ли это, часом, Комитет, а? Что если нам использовать прибытие этой важной шишки в своих целях? Только я пока не знаю, как именно, чёрт бы его побрал. Ты у нас умный, давай-ка помоги мне думать, — вампир не слишком умело, но старательно изобразил глубокую задумчивость.

Семён подобрал несколько рассыпавшихся по полу пакетов и всучил их задумавшемуся Зарембе, чем и вывел того из непривычного состояния, пробурчав в отместку за «Брикштейна»:

— Пойдемте уже, мыслитель. Если ви меня спросите, так модель для Родена из вас все равно так себе. Нас ждет мужская уборная, благо в нее можно попасть прямо отсюда, из камеры хранения…

Поймав недоумевающий взгляд Зарембы, Семён вздохнул и пояснил свою идею:

— Или ви, может быть, предлагаете выползти на такую немножечко себе охраняемую полицией не хуже зеницы ока платформу встречать председателя в замаранных нарядах последних босяков и с ворохом подозрительных пакетов в руках? Господин унтер-офицер, вот эта штука, — «ребе» потряс трофейным пистолетом, — чтоб ви знали, на минуточку, не сувенирная зажигалка, она иногда таки всерьез стреляет, а мой организм пока в дополнительной вентиляции не нуждается, благодарю покорно! И потом, что ви думаете за обзавестись наконец пристойным оружием? Ви сумеете, извиняюсь, на унитазе собрать пистолеты-пулеметы или ви не сумеете?

К счастью диверсантов, за поздним временем вокзальный туалет пустовал. Перемазанная засохшей глиной, мазутом, ржавчиной и Бог весть чем еще одежда была водворена в распоротые пакеты и спрятана в камере хранения. Семён переоблачился в строгий костюм с галстуком, просторное шерстяное пальто и широкополую шляпу. Заремба, гнусно ругаясь сквозь зубы, содрал привычный камуфляж и нацепил вельветовые джинсы, тесноватый серый свитер под горло, кожаную куртку-бомбер и высокие ботинки армейского образца. Бомбу быстро переупаковали в объемистую, но вполне себе элегантную черную сумку, которую вампир с кряхтеньем взвалил на плечо; туда же сунули оба снаряженных МР-5. Весь процесс занял не больше десяти минут, но Семён то и дело тревожно прислушивался: не явятся ли коллеги временно выпавшего из реальности гиганта посмотреть, что с ним такое приключилось. Однако все обошлось… во всяком случае, пока.

— …А что мы можем сделать с тем председателем, пускай это даже тот самый председатель, который нам нужен? — вслух рассуждал Семён еще пять минут спустя, когда эскалатор неторопливо поднимал их на платформу. — Взорвать бомбу прямо на вокзале? Не многовато ли чести — такой себе красивый фейрерверк ради одного человека? Отпадает. Проследить за кортежем? На ночных-то улицах? Ой-вей, не угонимся, да еще и раскроем себя. Обратно отпадает. Кажется, остается только одно… и это одно, скажу я вам, таки здорово делает мне нервы, господин Заремба, — сказал паранормалик. — А моих нервов, я чувствую, еще будет где испортить за время нашего приятного путешествия…

Между тем на вокзале продолжалась напряжённая суета — несколько полицейских, по габаритам немногим меньше контуженного Семёном здоровяка, резво курсировали по гудящему залу ожидания и ощутимо тревожили тамошний люд, вылавливая то одну, то другую подозрительную личность, тщательно её обыскивая и вновь отпуская на свободу. Примерно тем же занимались и куда более многочисленные «люди в штатском», от простых варшавцев разительно отличавшиеся взглядом, жестами, осанкой… Они медленно, но верно занимали ключевые позиции в зале, некоторые — прямо за спинами наиболее подозрительных или, по крайней мере, в пределах броска ножа. Полы их пиджаков зловеще оттопыривались, скрывая орудия внушительного калибра разве что от слепых и детей.

— Глянь, — прошептал унтер, высунув нос из двери туалета. — А вот и наш фрукт. С целой гроздью, мать его, фруктов.

Зал быстро пересекала чёрная людская масса, перед которой расступались перепуганные варшавцы, как Красное море перед Моисеем и его израильтянами. Безликие телохранители в тёмных очках, числом никак не меньше двадцати, сгрудились вокруг человека, отличавшегося от них высоким ростом и явно почтенным возрастом. Сухой и прямой как палка, он напоминал скалу, о которую много веков подряд разбивались бурные морские волны, да так и не подточили ни на миллиметр. Тонкие губы старика были сжаты в надменной аристократической гримаске, а прищуренные серые глаза насмешливо и остро перебегали то на одного зеваку, то на другого. На краткий миг взгляд его пересёкся со взглядом Семёна, и во взгляде этом скользнуло… что-то. Подозрение?.. Но охрана уже увлекла своего шефа дальше, и перед ними распахнулись двери зала. Следом за ним, через другие выходы, проследовали и «люди в штатском». Публика начала приходить в себя.

— Слышь, — возбуждёно пробормотал Заремба, поправляя неудобный воротник на свитере, — а ведь я эту мумию даже по телеку видел! Это Генрих фон Зонненменьш, министр внутренних дел Германии! Как он тебе? Опасный видок, верно? Да, — вампир был не на шутку обеспокоен. — Это тебе не местные молокососы. У него, говорят, сын погиб в местном АэСе. Или внук… Я уж не помню. Что делать-то будем? — он воззрился на напарника, ожидая, что тот решит. — Ясен пень, бомбу тут подрывать нет резона. Тогда что получается, к связному?

И тут Семён снова удивил своего напарника. Вместо того, чтобы спокойно пересечь перрон — благо «люди в черном» его уже покинули, и полицейские сняли оцепление, — он сперва трусцой, а потом и легкой рысью устремился вслед зловещей процессии. Унтер-офицер Заремба, произнося сквозь сжатые зубы разнообразные ругательства, поспешил следом.

— Ты что опять задумал, ребе? — прошипел он за плечом Семёна. Сумка с бомбой, возможно, выглядела менее подозрительно, чем армейский рюкзак, но уже оттянула вампиру руку и время от времени больно колотила его по бедру, что хорошему настроению никак не способствовало. — Тебя куда понесло, жертва Холокоста!

— Господин унтер-офицер, — вопросом на вопрос ответил Семён. — Скажите мне как родному, вам таки случалось когда-нибудь играть на театре? Нет? А вот это жаль, потому что прямо сейчас нам понадобится весь объем актерского искусства, который ви себе только сумеете выдать!

Заремба от такой новости аж споткнулся:

— Ты последний ум потерял, что ли, Соломон?

— Я — Самуил, — произнес Семён, переходя на шаг перед дверями, ведущими на привокзальную площадь. Те послушно отворились, явив взгляду каэмовцев толпу телохранителей фон Зонненменьша, над которой сутулой запятой возвышался сам председатель. Черные провалы очков немедленно обратились к парочке диверсантов, два десятка рук рефлекторно метнулись к висящим под мышками кобурам. Толстый паранормалик с максимально индифферентным видом неторопливо стал спускаться по ступеням к стоянке такси, огибая «людей в черном», которые усаживали своего предводителя в лимузин. Унтер, поколебавшись в течение секунды, последовал за спутником, на всякий случай нащупывая сквозь толстую кожу сумки рукоять МР-5 и готовясь умереть, что называется, с музыкой. — И кстати, пан Заремба, вы уж, прошу покорно, извините меня…

— За что? — недоуменно спросил вампир.

— А вот за это, — ответил Семён.

Даже самый слабый нелюдь защищен от ментальной инвазии несравненно лучше хорошо тренированного человека. Пытаясь стремительным молодецким ударом проникнуть в сознание вампира или оборотня, паранормалик сильно рискует выжечь себе мозги или заработать сердечный приступ — это непреложное правило Семён сам вбивал в молодых сотрудников литерного отдела «М» ГУГБ НКВД. Теперь ему выпал шанс убедиться, насколько же он был прав.

Обрушенная Семёном на разум Зарембы энергия — щупальца внушения на этот раз обернулись пронзающими невидимыми клинками, — со страшной силой ударила по самому бывшему старшему майору НКВД. Его прямо-таки отбросило назад, к автоматически распахнувшимся дверям вокзала, и он осел на ступени, предсмертно побелев лицом и едва успев наклониться, чтобы хлынувшая из носа кровь не забрызгала новое пальто.

Ошалевший от всего происходящего унтер Заремба едва расслышал прозвучавший под сводом его черепа голос Брика:

«Да не стойте же вы уже столбом, кровопийца этакий! Подыграйте мне, ну! Азохенвей, да как же больно…»

Последняя мысль явно причиталась не Зарембе, но прозвучала столь выразительно, что тот всерьез испугался и замахал руками, вопя на всю ивановскую:

— На помощь! Человеку плохо!! Помогите!!!

Черная масса у подножия лестницы заколебалась. На глазах «людей в черном» солидный, явно добропорядочный, со вкусом одетый толстый пан еврейской наружности, кажется, внезапно затеялся умирать, а детина с большой сумкой наперевес лишь бестолково суетился вокруг, испуская горестно-призывные кличи.

Семён чуть приподнял голову, которая, по его ощущениям, вот-вот должна была лопнуть, повел налитыми кровью глазами, жалобно что-то промычал и просительно вытянул руку в сторону черной толпы.

Расчет паранормалика был прост и практически беспроигрышен, примерно как тот прием, что он чуть раньше использовал против толстяка-полицейского. С одной стороны, телохранители никак не могли бросить своего патрона, с другой — оставить просто так помирать благонамеренного респектабельного господина, тем более еврея, тоже было бы как-то не кошерно. Прознает об этом любопытная пресса — и на авторитете вновь формируемого комитета можно смело ставить большой жирный крест. Поэтому Семён рассудил так: в лимузин фон Зонненменьша его, конечно, не потащат, да и не надо, но вот в одну из машин сопровождения, коих имелось в достатке, погрузят и повезут в ближайшую больницу… чего, в общем, и будет ему вполне достаточно, чтобы по-свойски расспросить охрану на предмет точного места и времени заседания комитета. Ну или оставят при них с Зарембой одного-двух «людей в черном» и вызовут «скорую», что диверсантов тоже устроит. В самом крайнем случае хотя бы просто подойдут поинтересоваться, что тут происходит, — ситуация-то нештатная, а значит, требует внимания.

Жаль только, что ради достоверности представления страдать приходилось всерьез. Разум Зарембы оказался прочным, как булыжник, и ощущения от ментального удара с размаха об этот разум были соответствующие.

Клубящееся вокруг председателя чёрное людское облако нерешительно заколебалось. Сам Зонненменьш спокойно наблюдал за страданиями Семёна, имея вид человека, которого в самую последнюю очередь волнуют страдания Семёна или чьи-нибудь там ещё, но который не может пожертвовать добрым именем даже ради своей знаменитой немецкой пунктуальности. Секунд пять он оценивал ситуацию, пока телохранители держали каэмовцев под прицелом пары десятков стволов, после чего что-то шепнул одному из них. Тот шепнул другому, и эти двое, отделившись от облака, решительно направились к Брику и Зарембе, на ходу убирая оружие. В то время как их собратья втягивались в несколько внушительных чёрных «фольксвагенов», уже урчащих моторами. Колонна двинулась прочь от вокзала примерно в ту же секунду, как один из оставшихся телохранителей обратился к «больному»:

— Мы уже вызвали «скорую», потерпите чуть-чуть. Что с ним такое? — повернулся он к Зарембе.

— А я почём знаю? — нервно огрызнулся тот. — Всю дорогу голова кружилась, да ещё и понос… Наверно, съел что-то не то. Или магнитные бури… Короче, надо его в больничку.

Между тем охранников оттеснили от Брика трое крепких вокзальных медиков. Не теряя зря времени, они принялись рыться в содержимом своей чёрной сумки, щупать пульс, утирать кровь из-под носа паранормалика… Поняв, что они тут теперь лишние, охранники сделали пару шагов назад, к оставшемуся на стоянке «фольксвагену».

Семёновы щупальца оставили разум вампира в покое – вероятно, сообразил унтер, нашли более интересную цель… или даже две цели. Скорость реакции наводила на подозрение, что не так-то толстый хитрый псайкер и плох, как хочет казаться.

— Спасибо, господа… за вашу заботу… — голосом умирающего лебедя воззвал Семён к телохранителям Зонненменьша, одновременно накидывая на них сеть своего внушения. Ему приходилось наносить ментальные удары разом на двух фронтах, и напряжение мысли создавало типичную картину гипертонического криза, так что бригаде медиков было чем заняться. – В наше время редко встретишь милосердие… у каждого таки есть своих важных дел, все куда-то бегут, торопятся… («Ну ладно, пора ехать. Нечего тут любоваться на этого хворого еврея. Вон какое пузо нажрал – странно, что раньше не сдох. Ишь, доктора вокруг него прямо хоровод водят, с нашим братом, небось, так не церемонились бы!». – «Очень приятный господин, даже больно видеть, как его скрутило. Нужно обязательно дождаться «скорой», проследить, чтобы все было в порядке, а то эти вокзальные коновалы, пожалуй, и здорового залечат».)

Один из охранников решительно распахнул дверцу урчащего мотором «фольксвагена», а другой затоптался на месте, поглядывая то на своего напарника, то на жалобно постанывающего Семёна.

— Приятно найти такое участие в случайных людях, — тянул паранормалик, продолжая опутывать свои жертвы ментальной паутиной. – А то иной раз кажется, шо мы все уже друг другу немножко звери, правда? – обратился он к охраннику. Тот всплеснул руками и сочувственно закивал. Напарник просверлил его угрюмым взглядом. («Да что с ним такое! Как будто у нас других дел нет, кроме как слушать это жидовское нытье! Вот послал Бог партнера – ни тпру, ни ну!» – «Славный все-таки господин, и какие правильные вещи говорит, просто приятно слушать». – «Какого лешего? Ему этот жид кто вообще – сват, брат или любимый папочка?!» – «Кстати, по возрасту он вполне мог бы быть моим отцом…»).

Терпение телохранителя, бившего копытом у «фольксвагена», наконец лопнуло, и он принялся давить на сигнал. Его расчувствовавшийся напарник вздрогнул, обернулся на звук и гневно повертел пальцем у виска.

— Как прихватило сердце в поезде – ну, думаю, все, Соломон, ты таки допрыгался, — бубнил Семён, сквозь головную боль, грохот в ушах и скачущий галопом пульс наблюдая, как ауры охранников доходят до белого каления. – Но вот повезло встретить вас, такое мое себе еврейское счастье, не иначе. («Ну, все, кончились мои силы! Да он что, тормоз скрипучий, забыл, что ли, ГДЕ нас ждут? Так я ему напомню, я ему ума-то вставлю, он, дятел такой, у меня ласточкой полетит!» – «Скажите, какой исправный служака! Гепард наскипидаренный! Тут жизнь человеческая на ниточке болтается, а он только и думает, что о приказе номер неразборчиво, чурбан бесчувственный. Да у нас еще куча времени, успеем мы, десять раз все успеем. Не помнит он разве, КОГДА заседание начинается? Я ему сейчас память-то освежу, а то у него, видно, все мысли в дисциплину ушли!»).

Семён навострил уши, старательно сжимая накрученных до упора «людей в черном» в кольцах невидимых щупалец.

— Пошевеливайся там, нечего ворковать с этими хворыми провинциалами! — прикрикнул охранник у машины на своего сердобольного товарища. Естественно, по-немецки. — На всех твоего тепла в жизни не хватит. Нам, между прочим, ещё надо успеть в отель «Речь Посполитая», устроить этого старого хрена со всеми удобствами и проследить, что там в номерах цветочные горшки не заминированы…

— И без тебя знаю, — буркнул также по-немецки сердобольный, в последний раз окидывая взглядом распростёртого на земле Брика и убеждая себя в том, что тот скоро будет в порядке и не вздумает ему назло помереть, стоит им только отъехать подальше. — А завтра в шесть везти его на это чёртово заседание. Не нервничай, я всё зазубрил, как «Отче наш». Но сам подумай – там ведь и кроме нас тьма народу… Чай, не пропадёт никуда наш фон барон, пока мы…

— Пока мы что? Сирых и убогих на улицах обихаживаем? — телохранитель уже сел в машину и громко урчал мотором. Ну точно, гепард. Или на худой конец цепной доберман кровавого антивампирского режима. — Комиксов надо меньше читать. У нас тут дело, кажется, серьёзное намечается, так что одним евреем больше, одним меньше — государство не пропадёт.

— Дать бы тебе за такое по морде, — прошипел Сердобольный, устраиваясь на сиденьи рядом с Доберманом. О содержании дальнейшего их диалога можно было только гадать, так как «фольксваген» немедленно рванул с места и скрылся за поворотом.

— Мда, — унтер Заремба проводил их взглядом, и вдруг услышал какую-то суету за спиной, в дверях. К медикам, рассевшимся на ступенях вокруг Семёна, спешил обеспокоенный полицейский.

— Врача! — зычным голосом гаркнул он, тыча пальцем в ту сторону, откуда прибежал. — Там в камере хранения человек лежит! Кажется, с черепно-мозговой!

— А идите, идите, — осторожно проворковал каэмовец, косясь на великого, по его искреннему убеждению, актёра Семёна. — Похоже, моему другу уже того… Жить будет.

В голове же его настойчиво билась одна лишь мысль: СВАЛИВАЕМ! Сваливаем как можно скорее!

— А и в самом деле, — поддержал Зарембу «недужный» Семён, — мне таки уже гораздо лучше, вашими молитвами, как говорится… да и «скорая» вот-вот подъедет, так что вы себе ступайте, я тут пока немножечко чуть-чуть отдышусь… Скажите, пожалуйста, какая хлопотливая у вас выдалась ночка…

Бригада медиков моментально свернулась и галопом поскакала за полицейским обратно на платформу. Толстый паранормалик тут же притушил страдание во взоре, водворил на законное место скатившуюся с головы шляпу, покривился лицом, массируя левую сторону груди, сплюнул кровавой слюной на ступени и вполне ясным голосом объявил:

— Антракт!

Заремба, ухмыляясь, похлопал в ладоши. Брик картинно раскланялся, приподняв шляпу.

— Кстати, должен таки заметить, что вы, господин Заремба, играли просто бесподобно… Если вы меня спросите, так я скажу, что на допросах в НКВД повидал много разной интересной мимики. Бывало и такое, что некоторые слишком себе умные поцы прикидывались полными болванами, но до ваших талантов по этой части им всем было семь верст лесом, честное благородное слово. Браво, бис!

Семён попытался встать, но неуклюже шлепнулся в исходное положение. В ушах все еще стоял перезвон, и мир слегка плыл и покачивался перед глазами.

— Однако вот-вот начнется второе действие, те же и «скорая помощь»… а там не за горами уже и третье, в котором на сцене появится обиженный нами пан полицейский с друзьями… И где, я очень интересуюсь, мы таки напасемся твердых тупых предметов на всю эту кувырк-коллегию? Да и потом, у нас как-никак вполне приличная труппа, а не дешевый балаган с Петрушкой Уксусовым, который только себе и знает, что лупить городового по загривку дубиной. Увы и ах, господин Заремба, но придется нам чуть-чуть немножечко пожертвовать корзинами с цветами и жгучими взглядами восхищенных поклонниц, ох, вейзмир, вейзмир… Впрочем, при наших с вами обстоятельствах лишняя популярность только во вред, обойдемся без фотографий на развороте завтрашней… то есть уже сегодняшней «Rzech Pospolita». Потому предлагаю откланяться, взять такси и с бубенцами поехать уже к вашему связному, чтоб он был здоров. Ну, вы поможете встать великому актеру, который не щадит своей крови и самой жизни во славу Мельпомены, или вы не поможете?

Веселенькое желтое такси уже отъезжало от «Варшавы всходней», когда из дверей вокзала двое санитаров вытащили на носилках того самого полицейского, что пал жертвой Семёнова коварства. Наблюдая, как невезучего гиганта грузят в карету «скорой помощи», толстый паранормалик усмехнулся и вполголоса продекламировал:

Ох, страна моя родная, понесла ты нынче в ночь
И не сына, и не дочь, а тяжелую утрату.
Понесла ее куда ты?